Flash-версия сайта доступна
по ссылке (www.shirogorov.ru):

Карта сайта:

Хроника сумерек. Часть 2

Часть II

ВРЕМЯ ЗВЕРЯ

 

1

 

Даже злые гении ищут тихие бухты, даже дьяволы любят спокойствие в задумчивом дрейфе над облаками. Тем более люди: им свойственны приливы и отливы, им необходимо возвращаться. Именно самые демоничные личности подвластны рывкам, каждая достигнутая цель успокаивает их, пока успокоение не начинает разрушать душу, требующую движения. Где эта бухта спокойного дрейфа? Где можно встать и очертить круг? Где город, в котором можно открывать окна, и лишь шаги одиноких прохожих встревожат покой? Где земля одиночек, созданная для одиночества? Смерть? Но в ней много боли и мало спокойствия. Отрешенность? – жертва, но не спокойствие. А что если... напрасно...– нет спокойствия и одиночества?

Впрочем, это стремление минутно, а вообще одинокий покой был меньше всего нужен Исупову. В белой шляпе и светлом плаще он стоял у парапета веранды врезанного в скат скалы ресторанчика. Вдали, за тихим швейцарским городком, дрожа падал в неровный гористый горизонт пунцовый булыжник солнца. Его широко распластанные узкие красные крылья предвещали дурную погоду. Из маленькой фарфоровой чашечки князь неторопливыми глотками пил кофе, сваренный в раскаленном песке. Он щурил глаза. Сумерки горной Швейцарии так мало похожи на пустынные русские вечера в феврале – бело-синие, тягучие, тяжелые. Здесь солнце падало быстро и резь сумерек сгущалась в комки, как свертывающееся молоко, а комки скапливались в уже ночь, прорезанную редкими порами огней. Жаль, что в Швейцарии нет вечера, хотя и Россия к этому часу тоже давно была съедена тьмой.

Зажатый в тесные рамки поставленной цели, Исупов был жесток с собой – собран и аскетичен. Самым трудным для него было подавить бешенство, гибельное с этим врагом. Князь не мог позволить ему даже называться противником. Он – враг: и Исупова вела зависящая только от собственной ненависти тропа к его уничтожению. Борьба же с противником предполагает игру и рождает лишний, хотя и такой сладкий для души азарт. Исупов справился с азартом: слава богу, он с детства привык к охоте, а уже с отрочества среди всех ее разновидностей предпочитал охоту на людей. Теперь им легко овладела расчетливая страсть охоты на этого человека. Раздувая ноздри своего аристократического носа, Исупов уже наступал ему на пятки, он чуял его запах. Как в крупной карточной игре Исупов был уверен, что ему идет масть: где-то в этом ничтожном городке будет сыгран кон, для возросших ставок которого князь берег свои козыри. В предчувствии крупных ставок зажатые в мягкие лайковые перчатки руки Исупова дрожали, когда он сдувал пар с раскаленного горько-кислого кофе.

Лишь иногда за те две недели, которые Исупов провел в Швейцарии, его посещала мысль о том, что преследуя Нелина здесь, он уходит в сторону от событий, охвативших Россию. Однако князь был верен – надвигающийся переворот станет только хаотической пробой сил, но не раздачей власти. Внимательно изучая толстые папки дел, собранных на большевиков разными спецслужбами империи, князь оценивал ближайшие перспективы большевизма: к семнадцатому году эта политическая секта была безнадежно больна и стара. Главной слабостью казалась даже не узость, малочисленность и постоянные раздоры ее сторонников, а их хроническая мыслительная беспомощность, опаздывание в оценках политических ситуаций, неумение ставить цели. Порой князя даже удивлял их сознательный спланированный уход во второй эшелон ожидаемой революции, убежденность в том, что их время еще не настало, готовность уступать власть другим.

Иногда Исупов был почти уверен, что большевики сознательно задвинуты на задний план человеком, которому они пока не нужны, но который бережет их как резерв для часа решительной схватки. Этим человеком был Нелин, понимающий, что ставки в игре на мировое господство или даже только на Россию делаются в жизни только раз – и поэтому любые козыри годятся. Нелин обречен вернуться и поднять большевизм как новое оружие.

Князь отработал десятки версий его пребывания: русское подполье, Германия, Америка, нет – он в Швейцарии. У этого человека на все случаи жизни были готовы двойники – мозги одного из них, сыгравшего убийственный час в жизни Беспутина, уже разбросаны по матовому капоту автомобиля пулями заговорщиков. Поэтому Исупов крался мягко и тонко: он уловил появление нового человека в Швейцарии спустя несколько недель после исчезновения истинного Беспутина в Петрограде – большевики стали энергичны, даже в еще недавно вялых статейках за подписью Нелина уже вырисовывался порог для прыжка в Россию, за властью. Значит, в Швейцарии появился главный игрок, который спешно оживляет зачахшее дерево большевизма.

Словно шар воздухом, это движение наполнялось нервами и энергией существа, дающего ему вместо убогой роли своего ложного лица, право олицетворять его самого в игре на господство в России. Исупов остро чувствовал рождающуюся потусторонность большевизма и ненавидел его так, как древние воинственные племена ненавидели снисходящих на землю богов – уверенной ненавистью обреченного.

Пришла пора выбрасывать козыри. Поэтому князь действовал без промедления. У него была надежда, что он может перехватить руку игрока в Швейцарии – Исупов бросился в Швейцарию со скоростью, невероятной для путешествий по разодранной в клочья долгой войной Европе. Тигру надо распороть брюхо, пока он еще не прыгнул.

Однако и Швейцария – большой лес: где искать зверя? У князя Исупова оставалось немного времени – в редкие часы утренних снов ему открывалось, что терновый венец уже примерен на голову России, сколочен крест, приготовлены гвозди и уксус, уже собралась толпа, готовая проводить на Голгофу, нет лишь слабого взмаха властительной руки – он должен сделать этот взмах невозможным. У князя было несколько вариантов охоты, из них лишь один казался вполне надежным: убивать всех нелиных подряд – где-то среди двойников будет и настоящий, но этот вариант был и наименее приемлем: спешка, спешка не давала Исупову насладиться долгой охотой.

Оценивая личность Нелина, убив на его портрет недели почти бессонной работы, князь пришел к выводу, что при всей искусственности созданного образа, в нем проступали реальные черты создателя – импульсивность, склонность к исчезновениям, особенно перед переменой воплощений. В такие моменты Нелин прятался как можно глубже, он словно погружался под пространства мира. Одновременно Исупов догадывался, что целиком перевоплощаясь в маску, Нелин постоянно стремился иметь рядом женщину, отношения с которой не входят в очередной спектакль и с которой близок он сам – не роль. Важность такой женщины для Нелина странно возрастает в дни смены масок – в такое время он искал близости с Натали. Значит – искать женщину, хозяйку бухты, в которую приходит демон за одиночеством. Бегло просмотрев дела, заведенные на женщин, с которыми Нелин был близок по данным спецслужб, перерыв пачки фотографий, Исупов отложил одну из них – фотографию Агнессы Ортанд. Всмотревшись в нее, князь сразу понял: она – его заводь.

С фотографии глядела небольшая, хрупкая женщина лет двадцати пяти с коротко остриженными русыми волосами, полудетским лицом, крупными серыми глазами и чувственными губами. В ее фигуре – она сидела в плетеном кресле на большой веранде – легко угадывались сексуальность и ожидание. Ничего особенного, единственно, при всей заурядности, она казалась тем типом женщины, с которой легко можно воображать что угодно, которую можно целиком выдумать для себя, оставив от нее настоящей только оболочку-тело, а тело Агнессы было хорошим вместилищем для выдумок. Мощному рывковому интеллекту Нелина была нужна именно женщина, которую он может сочинять сам, из кусочков себя. Такие всегда привлекают мужчин, испытавших в жизни комплекс собственной ущербности. Хотя они и красивы и сексуальны, поэтому нравятся всем. Князь отложил фотографию.

Приехав в этот городок, он постарался быстрее найти предлог для знакомства с ней, хотя какой предлог был нужен еще, чтобы сойтись двум русским в тысячах километров от России. А она – дочь эстляндского помещика и жена обрусевшего немца, все же была русской. Исупов послал ей записку – она выбрала для встречи этот ресторан.

Теперь князь сразу узнал ее за рулем открытого автомобиля. Она была одна. Хлопнув дверцей, Агнесса, одетая в простой, но дорогой дорожный костюм, сразу поднялась на веранду к Исупову. Князь поставил чашечку кофе на парапет и пошел навстречу. Он был уверен, что даже если Нелин здесь – она придет одна – в характере таких женщин заложена необходимость иметь маленькие тайны, именно так надеются они сохранить привлекательную загадочность для мужчин.

Лицо Агнессы было чуть напряженным, улыбка чувственных губ немного деланной, в ее походке и движении глаз легко угадывалась привычка нравиться, но в повороте головы и пальцах рук нервно затаился страх. Князь быстро собрал и оценил все это: он подошел, нагнулся, поцеловал руку.

– Вы – князь Исупов? – сказала она чуть в сторону,– об этом легко догадаться. Такие лица, как у вас, бывают только у турецких султанов и русских князей, но сейчас – война и турки редко появляются в Швейцарии.

Князь предложил Агнессе руку и повел ее с веранды в ресторан – вечер обещал быть холодным. Сев за столик и заказав ужин, они молчали. Исупов верил – она знает, зачем он пригласил ее. Все предлоги, о которых он писал, слишком натянуты. Впрочем... Князь не успел:

– Вы, наверное, ищете Нелина? Что ж, я познакомлю вас с этим человеком. Он должен приехать завтра в полдень.

Не успев отдать себе отчет в том, чем вызван его ответ – правилами интриги или очарованием действительно захватывающей его женщины, князь бросил:

– Посылая записку, я искал его. Сейчас – ищу вас,– он поднял к губам и поцеловал ее пальцы.

От выпитого коньяка Исупову казалось, что запах ночи горчит, или это горек ветер, вырывающийся из короткоостриженных волос, которые она поправляет руками в надушенных мягких перчатках, или горчит ее одежда, более слабая чем ночь и поэтому неспособная скрыть привлекательность тела, или эта горечь – привкус ненависти, которой Исупов старательно приправлял все свои редкие удовольствия с той петроградской ночи. Ненависть горька, но разве эта горечь не приятна? Разве горький вкус ненависти на губах в поцелуе не столь же сладок, как пороховая гарь после удачного выстрела? А сейчас эта женщина – горько-кислый кофе, рыже-русый кофе...

Исупов вел машину одной рукой, пробираясь в узких улочках города к окраине, другой он гладил лицо и волосы. Агнессы. В скрежете фар по резким фронтонам домов князь терял ощущение пространства, ему казалось, что вслед за вспышками света автомобиль танцует, качается и скользит – сколько же жестокости скрыто в таком скольжении. В том, как она, закинув голову ему на плечо, с наслаждением истерики подставляет лицо его дрожащим пальцам.

– В такие минуты, Исупов, я удивляюсь, что большая часть этого мира принадлежит ненависти. Мне не верится, что любовь – пусть это называется любовью – поделила мою жизнь между подонками. Почему все новое, что рождается на земле, попадает в руки маньяков, людей ущербных, готовых сделать из нераспустившегося бутона фиговый листочек для своей ущербности, или циников, использующих его как бревно в грязи на своей дороге? Почему новое рождается чистым, а в мир входит растленным, сломанным, извращенным заложником во власти ублюдков?

И как можно годами существовать среди этих людей, годами собирать, привлекать, воспитывать и подчинять их себе, играть с ними, зависеть от них, быть в постоянном напряжении, готовым на крайности, неразборчивым, безразличным к себе, подавлять свою брезгливость?.. Да, я о Нем! Что поделать, если весь вечер сегодня нам предстоит говорить о нем, ведь он – единственное, что связывает нас: моя любовь и ваша ненависть – я не ошиблась, Исупов, ненависть к нему – ваша единственная нить.

Она помолчала минутку, поправляя волосы.

– Я не могу существовать вне его. Пусть он сам ублюдок – во мне просто нет места для других людей, на другие чувства: все прочие люди и чувства могут быть лишь помещены в нем, включены в мои чувства к нему, частью его во мне. И в вас, Исупов, я легко угадала то же, только – от ненависти.

– И ты не боишься вести меня к нему? Не подозреваешь, что помогаешь мне плести засаду?

Исупов медленно провел мизинцем меж ее губ, потом очертил вокруг их припухлости, давая ей время обдумать ответ.

– Нет. Засады на него, измены ему – невозможны. Его хранит Рок. Такая судьба, как у него, не может быть лишь результатом дара или упрямства – она от случая, от покровительствующей судьбы. К тому же, князь, я решилась: надо его оборвать – ты думаешь, мне легка жизнь с ним? Его все равно отнимут у меня. После того, как месяца три назад Нелин опять появился здесь, он все больше теряет легкость своей жизни, свою независимость от созданного им движения. Перед войной, до последнего исчезновения, он был каким-то полубожественно-одиноким, он был независим и совершенно подавлял их, иногда просто отделывался от них, видимо, он знал другой путь достижения своих целей. Он буквально издевался над местными и приезжими большевиками, демонстрировал их бессилие, их неспособность вести войну за власть. Он доказывал глупость их попыток быстро осуществить свои идеалы в России, ничтожную вероятность совпадения множества случайностей, которое может дать им господство. Он ставил условие революции здесь – в Европе, хотя в порывах откровенности смеялся над этим: даже маньяки не мечтают о ней здесь, даже циники не приходят в Движение. Нелин держал большевиков словно в слепом плену.

Три месяца назад он появился подавленным и мрачным. Словно последний шанс, он начал оживлять большевизм, уже выродившийся до бандитизма и сектантства. Но он признавался, что боится не успеть захватить власть до того, как они уберут его, приобретя независимость. Получив власть в России, он надеялся удержать их в подчинении, в конце концов – бросить в бойню какой-нибудь классовой войны. Он искал себе новых людей. Он начал бояться прихода к власти сегодняшних большевиков, он говорил, что как импотентов тянет на сексуальные преступления, так и замкнутость партии, подполье толкнут их на террор и кровь. Но излишняя жестокость может погубить все: большевизм был для него опасным, двуличным, скользким, вырывающимся из рук козырем. Но другого не было, а пропустить ход он не мог – не повторится.

Иногда его захватывал риск игры. Ощущение скольжения по гребню дарило наслаждение. В такие часы он был божественно сексуален. Хотя вообще – он никогда не нравился мне как мужчина: слишком много внимания к себе, так что даже мои чувства он подменял своими. Но ради этой личности можно простить и не такое. Где-то он ужасно гениален. Но кому нужна такая перевернутая гениальность. За это нужно ненавидеть не его, Исупов, а тех людей, которые прогнали Нелина в детстве сквозь комплекс неполноценности, а потом подсказали – как преодолеть его властью...

Автомобиль давно уже стоял около ее дома, построенного на холме, крутой склон которого почти отвесно обрывался в маленькую горную речушку. Над речкой, словно распластанное крыло, парила легкая веранда. Дом был большим, его части лепились вокруг холма на разных уровнях, от этого он казался хаотически многоэтажным. Во внутреннем убранстве нескольких жилых комнат бросалось в глаза, что дом – приют одинокой, но ждущей женщины. Одиночество выдавал его запах, его засохшие цветы, его зеркала и излишняя неприбранность комнат. Ожиданием был пропитан облик маленькой гостиной и веранды – любимых мест хозяйки. Недочитанная книга, недокуренная папироса, настольная лампа – необходимый атрибут бессонных ночей, и тонкий кофейный сервиз, в котором не хватало одной чашки, забытой в углу у окна. Идеальная, почти искусственная картина одиночества и ожидания. Только женщины могут исповедовать их так, как крик в пустоту, не ожидая ответа.

Войдя в гостиную, Исупов поймал себя на мысли, что он, по сути, мало интересуется хозяйкой дома. Нет, конечно, она уже привлекала его как женщина, но ее притяжение и завершалось чисто женской обольстительностью. Словно ее, как пустую красивую оболочку, выполнил кто-то другой, и в ней бесполезно искать что-то собственное ее. Хотя много ли найдется на свете мужчин, способных устоять перед такой оболочкой? Поэтому и родилось в душе князя странное сочетание – влечение к ее телу и ненависть к ее душе – духу Нелина, господствующему в ней. Но эта ненависть так приятно обжигала его сейчас.

Дверь на веранду была открыта, и белая занавеска влетала в комнату как холодный лунный ветер. Здесь в криках ветра было меньше, чем на привычном Севере, злых надежд, но больше дурных предчувствий. Из смеси ожидания и одиночества комнаты, предчувствий ветра и указанной судьбой занавесочной дорожки смерти князь с трудом вырывал фразы Агнессы – она пыталась рассказать о себе. А Исупов воспринимал ее слова кусками ненужных уже декораций.

Она считает, что любит Нелина – как любит собирать свои детские вещи и засохшие цветы. Ее влечет непонятная сила его личности, поэтому она проводит часы, прячась в сваленных горой посреди комнаты подушках. Она покоряется ему, чтобы хоть на несколько часов вырваться из мира покоряющего, не спрашивая, насильно.

Но еще больше она ненавидит Нелина: ненавидит, когда он долго рядом с ней, за то, что он сумел так навязаться, стать неотъемлемым. Но когда он уходит – ей нехватает словно части себя и она вновь любит его в первые часы появлений, а потом опять ненавидит. Она презирает людей, которые приходят с ним в ее дом, но дом полюбил их, а она нужна им всем, как предмет для пробуждения чувств, которые они утоляют потом в погоне за властью. Поэтому и внешне все они похожи – одинаковые прически, бородки, манеры. Кретины: ей не нужна внешность Нелина – сколько раз он ее изменял – ей нужна его душа.

В растущей близости с Исуповым она находила наконец-то воплощенное ожидание, наконец-то сломанное одиночество, наконец-то обретенную независимость, отобранный от всеохватывающего господства Нелина кусочек собственной души. Она стремилась вырваться из мыслей об ужасах.

– Они страшнее, чем обычные преступники, Саша. Они не намерены воевать с законом, они желают уничтожить сам закон и судить себя как им заблагорассудится самим. Это связывает их сильнее, чем кровь, они не боятся чужой крови, они спаяны общим душевным уродством, они ненавидят друг друга, они вместе, чтобы выжить. Они не скрывают своего цинизма, они отказали себе в дружбе и любви, они не просто по другую сторону зла и добра – они запретили себе думать об этом. Зачем?.. Я не знаю, как Нелин вырвется из их капкана. Но мне кажется – они придут убить меня, чтобы взять его целиком, раздавить, а при случае просто заменить куклой-двойником. Саша, я в панике страха! Спаси меня от пытки страха хоть на несколько часов, Саша!..

Господи! Есть ли спасение в комнате, наполненной страданием одиночества и дурными знаками теней, вплывающих из приоткрытой двери вдоль летящих занавесок? Спасения нет. От страха можно забыться – можно, но лишь на несколько минут. Забвение принесет опасность. Однако в такие минуты выживет ли в сознании осторожная мысль об опасности?

Князь медленно раздевал свою спутницу, разбрасывая по сторонам ее одежду и тонкое белье так, словно согласился с предсказанием – ей это уже не пригодится. Она жаждала освобождения от внешних пут, которые мешали ей подстраиваться под движения князя, под его губы и руки. Она была, может быть, даже слишком несвоевольной, хотя его всю жизнь привлекали упрямые женщины, в этой он легко находил эхо всех своих желании.

Исупову нравилась ее медлительность – было заметно, как она привыкла быть покорной мужчине и сегодня ее восторг стократно усиливался тем, что он понимает ее с полуслова, угадывает и удовлетворяет ее желания, тонко гладит нервные клетки ее блаженства. Желая довести ее до вспышки, князь изобрел тот способ любви, который наверняка был для нее непривычен, но в котором она сама могла диктовать темп и течение близости, ритм и направление слияния тел, чувствовать себя свободной в движениях. Князь лег на спину, посадил ее на свои бедра, наслаждаясь дрожью ее высоких грудей. Она стонала и причитала в восторге, легко находя нужные себе движения; медленные, тягучие, она чувствовала, как каждая ее клеточка дышит блаженством, и излучала его в пространство змеиными порывами тела.

О! Если бы они могли окинуть комнату глазами. Но она смотрела в лицо Исупова, а он чувствовал холод приоткрытой двери на веранду только затылком. Когда в ватной немоте комнаты вырос ее крик, князь смог расслабиться и закинуть голову назад – за подушку. Открыв глаза, он заметил призраков, беззвучно скользящих вдоль крыльев занавески. Князь уже стал задыхаться от восторга, и лишь мистическая яркость опасности заставила вскинуть голову, чтобы крикнуть ей, предупредить – но он увидел только всплеск выстрела и широкое рваное красное пятно, раскрывшееся между ее грудями. Теплая кровь из этого пятна упала ему на кожу, он попытался прижать ее к себе, чтобы сберечь от пуль, но в это время острый удар разорвал ему горло и он потерял сознание. Уплывая в белесую занавесочную муть, Исупов странно подумал о том, что ей повезло: у нее получилось воплотить свой идеал – соединить страдание и блаженство.

Призраки, вплывшие в комнату, нагнулись над двумя распластанными телами. Пихнув ногой потерявшую сознание Агнессу с Исупова, один из вошедших по-русски, но с сильным восточным акцентом бросил:

– Сука еще жива. У нас, когда убивают кошку, ей ломают хребет.

Он нагнулся, поднял еле живое тело женщины и, повернув ее на живот, поставил колено между лопаток, взял подбородок под локоть и с коротким глухим криком сломал ей позвоночник. Женщина трепыхнулась и замерла. Человек встал, убедился в том, что на его одежде и руках нет кровяных пятен, и сказал:

– Вовремя мы убрали ее. Сука много знала и влияла на него. А сейчас он должен быть наш.

Потом он обернулся к Исупову и несколько раз выстрелил в него. Пули входили в Исупова глухо, как в глину. Его тело даже не шелохнулось.

– Кончен и этот. Идем, – сказал его низкорослый худой спутник, – дело сделано. Когда надо – раздавим. Сейчас он где-то у границы в запечатанном вагоне. Из России его не пустят, пока он нужен. Хотя – ему тоже придется ломать хребет – слишком вознесся.

...Спустя две недели Исупов очнулся в городском госпитале, после нескольких операций, комы и бреда. На журнальном столике в его палате лежала пачка газет, заботливо собранных доктором, любившим богатых довоенных русских пациентов. Князь был слаб, но нашел в себе силы бросить глаза к заголовкам. Среди тысяч событий, которые приносил каждый день и час ломающегося мира и извергающейся войны, на первых страницах газет печатались почти одинаковые слова: «Революция в России», «Отречение Николая Второго», «К власти пришло Временное Правительство», и среди мелких заметок: «Лидер большевиков Нелин появился в Петрограде». Жадно просмотрев их, князь уже не вникал в содержание статей. Узкий коридор цели не выпускал его из своих ледяных стен: «Меня ждет Россия, мне в Россию!»

 

 

2

 

Мозг был воспален. Нелин безошибочно ставил диагноз своей болезни – паралич. Напрасно физиологи полагают, что отмирание мозга начинается в центрах, отвечающих за физическую активность, нет: у Нелина не отнимались мышцы, не пропадало зрение, тренированное тело по-прежнему слушалось его, не изменяла память, он мог часами работать, умственным напряжением готовя прыжок зверя, выходящего из подполья. Внешне, для других, Нелин оставался хитрым, проницательным и неожиданным политиком, с точностью рассчитывающим ситуацию по часам.

Только он сам знал – все далеко не так. Он уже не чувствовал так остро, как прежде, силовые точки поля противоборства, намерения противников и, самое главное, он перестал предсказывать поведение людей своего окружения, паралич отнял у него непревзойденное оружие – интуицию, стремительный автоматизм и подсознательность мышления.

Прежде Нелину было достаточно знать нескольких несвязных деталей, чтобы охватить происходящее с точностью до каждого шага или намерения. Он мог заложить в мозг загадку, а тот уже сам через дни и часы, к нужному сроку, выдавал ответ. Сейчас же ему приходилось изучать все до мелочей, заставляя себя часами бродить в логических лабиринтах, чтобы найти решение верное лишь наполовину. Нелин стал слабым заурядным человечком, он уже не мог противостоять всему и всем в одиночку.

Словно он потерял дар, вселившийся в него, когда он нашел средства успокоить душу – власть и право разрушать.

Нелина не пугал начавшийся паралич мозга, он предчувствовал его, он предполагал, что такое беспощадное напряжение, которому он себя подвергает, не пройдет бесследно. Паралич вызывал в нем лишь злобу и волю больше работать. Пугало то, что несмотря на его сегодняшнюю слабость, на такие страшные ошибки, как попытка восстания в июле, на аресты и провалы, на победы врагов, движение нарастает само, оно приобрело самостоятельность и автоматизм снежной лавины. Отчаяние Нелина родилось в необходимости подавлять себя и влачиться по следам этого автоматизма, играть в движении роль, пусть и придуманную самим собой, но уже неизменную, роль, потерявшую всякий вкус, ибо кукла лишилась привилегии повелевать. Если бы болезнь не отняла его мозг, Нелин мог бы разрушить движение, низвести и унизить его, найти себе иную тропинку к вершине, что уже повторял не раз. Он был уверен в себе, но в себе прежнем, не настоящем. Жизнь перестала быть для Нелина наслаждением, она превратилась в ежесекундный кошмар рабства, и рабства кому? – большевистскому движению, собственному изобретению, карточному козырю, выхваченному ради случайной ставки в собственной игре.

Многие люди испытывают кошмар, когда понимают, что орудие заменило для них цель. Для Нелина кошмар был стократен – орудие само стало определять цели, а он превратился в его игрушку. Игрушку, в которой может отпасть необходимость. Теперь его ячейку мог занять кто угодно другой – пора гениальности миновала, настала пора подчиняться течению. Он еще мог попытаться сломать все, его еще посещало иногда ощущение себя прежним – всесильным, как в ту сентябрьскую ночь заседания Комитета, но это повторялось все реже и реже. Нелин уже понимал: он останется прежним для них и они будут подчиняться ему до тех пор, пока один из них не разгадает нисходящее движение его жизненной петли. Рано или поздно это случится, тогда его уберут и заменят двойником – гарантией от повторения необоримого деспотического господства. Они уже переросли свой детский возраст, но еще подчиняются отцу до первой драки, пока не почувствуют себя сильнее.

Нелин надеялся, что до драки он возьмет власть в России, и тогда государство с его огромными массами территорий и людей, с аппаратом, который придется создавать из нового поколения большевиков, преданных ему за вызов к власти, лягут на его чашу – только власть может стать противовесом в борьбе за выживание. Нелин понимал, что надежда призрачна и тонка, и поэтому впервые в жизни он избегал споров, столкновений и драк, он пытался остаться в стороне от интриг и борьбы группировок внутри движения, чтобы не выдать слабости, остаться арбитром, господином положения. Но из своего уединенного подполья, из блуждания по конспиративным квартирам на петроградских окраинах он подталкивал Восстание, пытаясь заставить их взять власть для него. А они медлили... Боялись или решились на что-то иное..? Проклятие!

«Какая разница, как встретит завтра меня Петроград? Пройдет несколько часов и я буду иметь власть. Но сегодня мне еще предстоит провести среди них ночь. Письмо – неужели они поняли все и решились..?

Под ногами Нелина тяжело дышала бетонная платформа. Он выругался и зло бросил в горчичную грязную стенку недопитый стакан худосочного военного кофе. Оставив на столе несколько смятых денежных купюр, Нелин вышел из станционного буфета. Огни прошедшего поезда еще вырисовывались двумя бешено запавшими глазками в обвивающих сумерках. Нелин повернул лицо к городу, поежился и ухмыльнулся: он не любил шум и трубы окраин – он любил Залив и Острова.

 

 

3

 

После ухода Натали воздух Петрограда был наполнен для князя Исупова гибельными флюидами – здесь он не мог чувствовать себя цельным, его преследовало ощущение собственной оборванности, расчлененности, растраченности. Город казался Исупову прибежищем механических мертвецов, живущих под действием разжимающихся пружин, а его октябрьская мокрота, грязь, лужи, холодность ветра и неуютность Невы – были смазкой для неподвластных себе блуждающих заводных существ, внешне весьма похожих на людей. Если где-то когда-то и сосуществовали одновременно бешеная физическая активность толпы с полным душевным и умственным оцепенением – то в Петрограде осени семнадцатого.

Среди механических существ князь чувствовал себя обостренно живым, ему казалось, что сквозь кожу к нервам прилипает холодное мокрое железо. Пронизанный одиночеством, князь и вел себя в городе как в пустыне: он был один, он мог позволить себе все что угодно, делать, как заблагорассудится, его посещало чувство своей вневременности и внепространственности. Живя инкогнито, Исупов сам иногда казался себе механизмом, с той лишь разницей, что его сознание еще отдавало отрывочный отчет о связи с механическими частями, а сознание не давало ему покоя, и он, терпеливо переворачивая и перетряхивая человеческий мусор в пустыне Петрограда, все же нашел Нелина, каким бы тот ни был коварным игроком.

Исупов искал Нелина не просто по следу, по догадкам, он искал его по ощущениям внутренней близости. Нелин притягивал князя как магнит, в сплошной погоне по кромешным окраинам Исупов уже наступал ему на пятки. Господствующим импульсом Исупова давно была не ненависть к существу, бывшему прежде Беспутиным, а теперь – Нелиным, и даже не выработанная поколениями его предков генетическая обязанность перед Россией, как это было год назад, когда он стрелял в Беспутина на мосту,– нет, нарастающим повелителем князя стала ревность. Он необузданно для себя ревновал Россию к этому человеку за то, что она с такой отданностью пошла за ним, даже не спросив – «куда?»

И еще – Исупова одолевала дикая ревность Натали к этому разлагающемуся городу – ее душа не могла уйти из враждебных каменных руин до тех пор, пока не будет мертв ее осквернитель.

Именно ревность позволила князю забыть все границы и пренебречь любыми законами, не только божескими и человечьими, но даже законами совести, когда-то выращенными для себя. Исупов назвался первым Заветным именем бога – Ревнитель, он поддался ревности, и мысль об убийстве стала для него таким же жестким чувственным побуждением, как думать и дышать. Даже если его разум или тело воспротивятся убийству – он убьет – убить стало физиологически неотъемлемой частью его организма, а образ жизни Исупова стал образом жизни убийцы.

Однако задуманное князем действие не имело ничего общего с местью – месть всегда ответ на старое, кара и вызов прошлому, то же, что задумал Исупов, было попыткой открыть окно в будущее: чтобы бежала из плесневелого плена душа Натали и была спасена от темных веков Россия. И нет ничего особенного в том, чтобы окно в будущее раскрывалось убийством: кто-то – замок на этом окне, а кто-то – удар, выбивающий замок. Князь Исупов забыл лишь о том, что есть еще и стена, в которую вмуровано окно – и не является ли оно уже иллюзией..?

 

 

4

 

Хлипкое жилище сумерек лопнуло напополам: в крайнем окне маленького каменного домика на окраине Петрограда через щель в занавесках проступил свет. Сначала он был слабым и дрожаще-нервным, потом вспыхнул ярче – зажгли лампу. Спустя минуты свет стал иссякать и наконец исчез: через несколько секунд в незанавешенном окне веранды показался черный силуэт человека с лампой, затем еще одного, настороженно всматривающегося в ночь. Ночь была сырой, через чернь расплавленного стекла он мог рассмотреть только отражающую скупой свет грязь, лужи и истоптанные на дороге листья. Щеколда тихо звякнула. Открыв дверь, они задули лампу. Выйдя из дома, двое почти одинаково одетых людей, в шинелях с встопорщенными воротниками и кепках, посмотрели по сторонам и, прислонясь, не смотря на лужи, к стенам домов, быстро пошли по направлению к станции. И хотя двери за ними никто не закрыл, Исупов знал, что в доме остался третий.

Одетый в длинную на меху темную лайковую куртку с капюшоном, Исупов вжался в нишу у заколоченного подъезда и, подождав пока эти двое отойдут достаточно далеко, неслышно пошел к дому. Дойдя до веранды, князь прислушался: внутри раздавались шорохи и приглушенная ругань – третий не мог найти ключи. Исупов встал за косяк, достал из кармана револьвер и резко ударил выходящего спиной из дверного проема человека рукояткой в затылок. Человек тупо вскрикнул и с грохотом опустился на пол, его ноги в высоких ботинках подскользнулись на мокром дереве. Исупов вышел на веранду, взял лампу и зажег фитиль. Потом за воротник шинели он вволок человека внутрь, связал ему руки, перевернул на спину и, полив водой из стоявшего на подоконнике чайника, посветил в лицо. Это был тот самый ночной посетитель, который, как кошке, сломал Агнессе позвоночник. У него было вытянутое армянское лицо с тонким крючковатым носом и маленькими усиками над неаккуратным щелевидным ртом.

Князь опустил лампу и помотал носком сапога его подбородок. Человек постепенно приходил в себя. Очнувшись, он не узнал Исупова и смотрел на него растерянно: там, в гостиной Агнессы, обращал ли он внимание на лицо очередного случайного любовника этой сучки? Немного перетряхнув в памяти все возможные причины нападения, человек с усиками простонал:

– Он узнал?

Князь, ориентирующийся в подобных ситуациях как в собственном кармане, и поняв, что речь идет о Нелине и Агнессе, бросил:

– Он знает все.

– Ты убьешь меня, да?!. Убьешь?.. Нет, если бы ты хотел убить меня, ты бы уже убил – что надо тебе за мою жизнь?

Человек попытался подняться с пола, но ноги скользили и ему удалось только присклониться головой к стене. В свете лампы было видно, что Исупов разбил ему затылок в кровь.

– Мне нужна другая жизнь. Мне надо знать следующую явку Нелина. Я хочу увидеть его до прихода в Институт.

Человек попытался криво ухмыльнуться:

– Зачем тебе Нелин? Разве не он послал тебя ко мне? Разве ты не видел его...

Сидя перед ним на корточках, Исупов скинул капюшон и достал из кармана револьвер. Он поднял ствол и с метра выстрелил лежащему на полу человеку в лицо. Выстрел только оглушил и ожег его: в барабан через один были вложены холостые патроны. Лишившись сознания, мужчина лежал неподвижно. Князь двумя пальцами потрогал у него горло – обморок. Он встал и снова полил его из чайника: человек быстро очнулся под струей воды.

– Ты помнишь вопрос?

Мужчина торопливо кивнул и, мигая опаленными ресницами, стал с подергиваниями щек шептать:

– Помню... – я скажу, – и, еще больше снизив голос, он прошептал Исупову несколько слов.

Князь удивился, здесь их двое, к чему осторожность? Но, почувствовав зов опасности, он быстро встал и, погасив лампу, взял ключ и закрыл дверь изнутри. Через несколько секунд у веранды послышались шаги. Чуть приподняв глаза над подоконником, Исупов увидел во мраке двоих ушедших раньше мужчин и услышал их приглушенный разговор.

– Черт! Он ушел. Ладно. Сделаем другой. Идем – ждут.

Они пошли от дома в противоположную сторону, чем прежде,– дворами. Человек на полу лежал тихо – револьвер в руке Исупова действовал на него лучше, чем обморок. Князь открыл дверь и скользнул вслед за ушедшими. Он преследовал их по шарканью шагов, по шороху, по дыханию. Он разгадал направление и цель их прогулки: им было по пути. Тихая грязная окраинная ночь лишь иногда прерывалась длинными тревожными гудками, свистками локомотивов и сцепок на станции. А в остальном Россия была пуста.

Исупова, убийцу Беспутина, которого считали человеком почти безумным, удивляла, в отличие от всех остальных поверхностных наблюдателей, особенно иностранцев, не кажущаяся невероятная активность людей, не неожиданная политика толп, его удивляло, как ни странно, пустынное спокойствие России, в которой словно умерли все сотни миллионов населяющих ее людей, позволив творить свою волю нескольким ничтожным группкам и не столь уж талантливым авантюристам. Развал, стихия, анархия достигли в России такого апогея, что словно при кипящем кишении частиц каждый противостоял каждому и всем, сталкиваясь и разлетаясь, и в наступившей горячей нейтрализации сил несколько сотен из сотен миллионов человеческих частиц, действуя вместе, могли качать чаши весов истории. Качание на таких обжигающих весах требовало искусства, но Исупов уже сомневался: был ли именно Нелин тем мастером, от которого зависели набегающие волны катастрофы?

Большевики наделали столько ошибок, глупостей, нелепостей, что казалось – еще немного и они исчезнут с поверхности этих волн навсегда, но какая-то чудовищная сила выносила их опять наверх. Исупов стал подозревать, что игра на Россию уже давно сыграна где-то вне досягаемости его воли и сил, и все, что пытается сделать он сейчас, только мешает выигравшему красиво взять причитающийся приз. Исупова удивлял автоматизм развития событий, какая-то въевшаяся в ткань времени неотвратимость. Да и сам Нелин, если он еще существовал,– метался, был не уверен в себе, скрывался, хотя вне его партии ему не угрожало ничто, а выйди он – большевики выросли бы на две головы, но что-то удерживало Нелина в подполье. Он ждал. Исупов почти точно знал о дне и часе восстания – об этом вся Россия догадывалась из Письма.

Письмо было уже игрой большевистских вождей вне воли Нелина и игрой не по досадным мелочам. Они почувствовали себя самостоятельными, сначала почти силой увезли Нелина в пломбированном вагоне из Швейцарии, и ему пришлось изображать кислый энтузиазм, когда его вытолкнули с подножки вагона в редкую толпу поклонников на финском вокзале, теперь он, словно старательно избегающий заведомого поражения, прячется по конспиративным явкам, а они ведут игру. Неужели дерево России уже догнило до такой степени, что яблоко власти само упадет в руки большевиков? В любом случае будет лучше, если его поймает не Нелин. Однако сама по себе такая дилемма бросала Исупова в холодный пот: раньше он был уверен в облике зверя, сегодня – нет: убив Нелина, он не решит ничего.

Хотя, убив Беспутина, он тоже не решил бы ничего: слишком мало власти оставили ему Небеса! Но они оставили выбор надежды. Сейчас Нелин шел к единоличной и бесконтрольной власти – и он мог так властвовать. Если не будет Нелина – его преемники получат власть, зависящую от условий и обстоятельств,– они не смогут навсегда уничтожить Россию.

 

 

5

 

Проклятое Письмо стало для Нелина почти неоспоримым свидетельством того, что он уже лишний, что он может не успеть. Тиснутое Камневым на страницах желтой горьковской газетенки, оно было полно удивительно тонких и глубоких для этого убогого, презираемого Нелиным человека намеков. Конечно, они оставались намеками, Нелин сознавал их неотчетливость и иногда случайность, но то, что Камнев и его друзья понимали только инстинктами, он, Нелин, давно обдумал и разгадал. На сколько дней и часов Нелин опережал их: на немного, на недолго – а это недолго было сейчас единственной гарантией выживания.

Медленно они дотягивались до смертельных для Нелина мыслей о том, что если власть будет взята не жестко дисциплинированным восстанием, не стиснутой в кулак революцией, если не выводить народы в поля гражданской войны, то авторитарное божественное господство, о котором мечтает Нелин, не родится. Решения будут зависеть от многих людей, выживание не потребует жесткого подчинения и личность Нелина потеряет смысл: его будет можно убрать. Для самого Нелина этот намек вырисовывался ощущением конца, уже давно сквозь клетки полупарализованного мозга, завораживающего сознание.

Какое-то время наплывающую муть можно разгонять усилием воли, но не надолго. Жизнь подходила к концу – нет, жить он мог, в обычном, физическом смысле, но та жизнь, которая единственно приносила ему наслаждение, становилась невозможной. В чем прелесть жизни на износ? В ощущении себя божеством? Но боги нематериальны и у них не бывает «на износ». Сверхчеловеком? Но главное не быть, а казаться себе: какое множество ничтожеств чувствуют себя сверхлюдьми и извлекают из этого самое извращенное наслаждение. Нелин не мог позволить себе такого в постоянном самоконтроле. Остается наслаждаться простыми человеческими чувствами: хорошими или злыми, но сколько раз он отказывал себе в них ради сладких грез величия? Нет, конечно, Нелин не раскаивался: он не мог жить иначе. Единственно – его мучил вопрос: сумеет ли он доиграть? Сумеет ли он умереть на высшей точке полета или ему суждено испытать сердцебиение на излете? Нелин не мог позволить себе излета, он знал, как непримиримо и безжалостно грызла бы его душу неудовлетворенность. Для него не было страшнее, чем позволить вылезти и захватить господство над собой старому чувству неполноценности, которое он столько лет давил, выращивая себя полубогом.

Теперь Нелин стал иногда задумываться даже о том, как его будут судить в будущем. «Остаться плевком в лицо истории» – эта фраза Исупова постоянно коробила Нелина: нет, он не хотел быть плевком – боги не становятся плевками. А ему суждено: кто как ни он понимал гибельность пути, который выбран для России и который навсегда связан с его именем. Погруженный в свои размышления и чувства, Нелин постепенно отрывался от реальности – у него оставалась жизнь с одной возможной ставкой, и он пребывал вне реальности в ожидании игры. Но когда время пришло, Нелин стал прежним – он толкал большевиков к восстанию. Он опять поверил в достижимость цели: в дни крупных ставок Нелин осознавал себя непревзойденным.

 

 

6

 

Несмотря на морской ветер, выдувающий легкие в пузыри, Исупову было жарко, душно; несмотря на мокроту и дождь, он мучился от сухости во рту и на коже: жара и сухость были для него пустынными предначертаниями апокалиптических Пришествий. Жить во Время Зверя и чувствовать себя избранным для безнадежной, бесконечной и беспросветной борьбы – это ли не максимум отчаяния? Но, несмотря на отчаяние, князь был тверд в своем намерении: Беспутин-Нелин должен перестать существовать, даже если его конец будет означать лишь начало еще более тяжелой и долгой борьбы. И правда – Конец не может быть таким неопределенным: таким может стать только Начало.

Раздвоенный организм и мозг Исупова: в одной половине – рациональный и хитрый убийца, в другой – поэт и философ Пришествия, соединялись лишь в ненависти к Нему, принявшей форму поглощающего откровения с окружающим миром, где убийство – последнее, что соединяет душу и тело. Исупов представлял себя исторгнутым из умирающего тела России для хирургического вмешательства в ее историю. Нелин был гнойным нарывом, поразившим важнейший нервный центр организма, вырезав его, еще можно спасти мозг и гнездящуюся в нем память...

Исупов уже полчаса ждал Нелина у подъезда сырого многоквартирного дома. Двое мужчин, которых он преследовал, вошли в подъезд, а князь вжался в нишу рядом с водосточной трубой --на углу болтался один из последних уцелевших среди революций фонарей, и он не хотел, чтобы его отражение в лужах мозолило глаза женщине, иногда отгибающей уголок шторы в окне третьего этажа и заглядывающей вниз. Исупов пришел раньше намеченного часа – Нелина еще не было в квартире, он не появился и теперь, хотя по решению Комитета не мог миновать эту промежуточную явку: здесь его ждало усиление охраны и товарищи из теневого Комитета, созданного на случай, если Институт благородных девиц будет оцеплен верными правительству войсками. Но Нелин не приходил. Исупову оставалось ждать недолго: ждать часы он не мог.

Цель Исупова сузилась до примитивной задачи – не дать Нелину попасть в Институт благородных девиц к сроку восстания, сделать Институт недоступным для него навсегда – и их противоборство из борьбы философских гигантов превратилось в возню двух маленьких телесных карликов среди гранитной вздыбленности Петрограда и всепронизывающей Невы.

Еще через четверть часа, подождав, пока наблюдательница в окне в очередной раз убедится в пустынности улиц, Исупов мягко отделился от стены и скользнул в подъезд. Там он придержал дверь плечом, чтобы она не хлопнула с порывом ветра, и тренированным шагом охотника, через две ступеньки, взлетел на третий этаж. Осмотрев дубовую дверь нужной ему квартиры, Исупов вбежал еще выше – на чердак. Там он пробыл недолго – быстро нашел то, что искал: черный кухонный ход, пронизывающий здание как спица с подвала до чердака, заколоченный внизу жильцами еще в первые недели революционных беспорядков. Исупов, скользя вдоль грязной стены черного хода, отсчитал пять лестничных пролетов. К тому времени его глаза привыкли к темноте и он заметил тонкий световой порез прямо перед собой. Князь прислушался: голоса были отдалены, и он, вдавив ребро ладони в световой порез, провел снизу вверх: щель стала шире и Исупов убедился в том, что дверь едва притворена, а не заперта и не подперта изнутри. В кухне не было никого. На столе лежала груда грязных чашек и стаканов, рядом стоял опустошенный самовар: чай уже пили. Исупова насторожило лишь большое количество посуды, но он не отказался от своего предприятия.

Исупов толкнул дверь и, скользнув на кухню, прикрыл ее за собой. Мягко, как сытый хищник, он пошел по коридору. Дверь в комнату, в которой были люди, была плотно закрыта. Исупов пригнулся и сквозь замутненное стекло всмотрелся в комнату, не рискуя быть увиденным: сзади было темно. В комнате в креслах сидели трое. Те двое мужчин, которых он преследовал, и среднего возраста женщина с грубым и сухим стареющим лицом – Исупов узнал в ней официальную жену Нелина с фотографии в делах. Князь вернулся на кухню и, выбрав одну чашку из груды, скользнул пальцем по дну – неразмешанный сахар засох: чай пили уже больше часа назад. Значит, Нелин не был в квартире и не ушел уже. Но и ждать его дальше не было возможным.

Исупов вернулся к комнате и, убедившись, что рядом с сидевшими не было оружия, вошел. Они удивленно обернулись к нему – Исупов понял, что квартира не их, и они не знают о черном кухонном ходе. Князь встал в тени от лампы, прикрыл лицо капюшоном и, не доставая револьвер, спросил:

– Когда будет Нелин?

Женщина, оглянувшись на своих товарищей, ответила вопросом:

– Кто вы, и зачем он вам?

Исупов и не хотел открывать крайности своих намерений и дьявольской спешки, но ситуация вынудила его к полной откровенности, когда один из мужчин бросил руку за полу шинели. Исупов выстрелил в него прямо из кармана куртки через кожу и ткань, особо не целясь – между ними был лишь десяток шагов. Первая пуля пробила ему грудь, второй выстрел был холостым, а третья пуля попала в горло. Как-то по-гусиному крякнув, человек упал. Второй из собеседников, пользуясь занятостью князя, бросился к подоконнику, где стояла сумка, но Исупов уже выхватил револьвер и приказал:

– Стой! Лицом к стене, руки на стену,– подойдя к подоконнику, князь взял из сумки револьвер и, разрядив его в пол, бросил в угол.

– На каждый вопрос или молчание я отвечу так,– и Исупов кивнул на труп. Все было в порядке – в игре на мировое господство человечьи свечи сгорают быстро, как бенгальские огни.

Но женщина в кресле, кажется, видела в своей жизни и более страшные трупы – она лишь дернула плечами:

– Мы сами ждем Нелина, но он не пришел. По времени он уже не успеет зайти сюда: через час его выступление в Комитете. Он сам настоял выступить раньше на целые сутки.

– Откуда он идет в Институт? Несколько сказанных ею слов убедили Исупова в том, что у него еще есть десяток минут. По дороге Нелин не мог миновать последнего неразведенного моста через Неву, охраняемого со стороны центра юнкерами. Дом, в котором находился Исупов, стоял на кратчайшем пути: обходя его, Нелин был вынужден обходить один из рукавов до канала, а это давало князю выигрыш почти в четверть часа. Он еще мог не опоздать. Исупов повернулся и быстро вышел из комнаты – он не боялся оставлять этих людей в живых: сейчас ничтожества не стоили и пары его секунд.

Открыв дверь, князь спустился по лестнице подъезда и побежал к мосту через Неву. Он бежал быстро, но бесшумно: его мягкие кожаные сапоги сливались с тротуарами и мостовыми.

Тем временем Нелин, которому воля и близость его звезды, уже взметнувшейся над горизонтом, вернули на несколько часов всю привычную интуицию и обостренность чувств, шел по направлению к дому, уже покинутому Исуповым. Его сопровождал обычный телохранитель – почти двухметрового роста финн Эйно, плохо говоривший по-русски, но преданный, как собака. Однако, не дойдя до дома, Нелин остановился. Тонкий, пульсирующий в его мозгу нерв опасности подсказал: там враг, хотя – кто враг, подсказать не мог. Нелин круто повернул вправо, в обход рукава реки. Эйно, забежав вперед, выдавил что-то вроде вопроса о причинах изменения маршрута. Нелин не ответил. Он шел, все убыстряя шаг. Через десяток минут, обогнув канал, они вышли в мосту.

Нелин размашисто осмотрел улицу и глубоко надвинул кепку на свой широкий лоб. Даже друзья не узнали бы его сейчас, но Исупова обмануть было трудно. Он стоял в тени за одним из гранитных столбов у входа на мост. Когда Нелин с телохранителем приблизились к нему, князь взглянул на них: в человеке с бритым лицом, с густой копной грязных волос, одетым в рабочую куртку, он узнал Нелина. Ладонь князя скользнула в холодную нетерпеливость оружия.

А Нелин мысленно далеко обогнал себя, едва ступившего на мост,– он был уже получасом позже – в Институте, где готовилось восстание. Титаническая игра, бунт против владеющих этой планетой богов, которую он вел почти целую жизнь, подходила к развязке – за ней было все, к чему он стремился: власть, ощущение себя повелителем огромной страны, захватившим ее по праву гениальности и воли, а может быть и повелителем мира. Власть – и уже не упрекнуть себя в том, что не сумел взять от жизни долю, причитающуюся на его гениальность. Бесконтрольная власть – и он обуздает поток такой силы, что победит даже в игре на мировое господство. Он переделает мир по своим представлениям, приспособит его нелепость к себе и для себя. Он знает, как пользоваться властью. Его мозг уже генерировал планы первой работы. Нелин беззвучно смеялся: да, он был рад – он искал и творил это время, и вот это время пришло! Маятник вселенского неравновесия отбивал его час.., но...

Звуки маятника были совсем не похожи на те, которые он ждал. Это были револьверные выстрелы. За гранитным столбом, всего в паре шагов от себя, он увидел перекошенное улыбкой лицо Исупова, который, чуть раскачиваясь корпусом, посылал в него пулю за пулей. Уже когда первые легли ему в грудь, Нелин, падая, обернулся – где Эйно? Но Эйно уже скрылся в ближайшем переулке.

Наконец Исупов, вогнав в Нелина пять пуль, мог быть спокоен – он убил наверняка. Князь подошел к телу и посмотрел в заволакивающиеся глаза: не было никакого сомнения – ОН. Тело было мертво, но в голове, по которой Исупов не стрелял из брезгливости к разбросанным мозгам, жил дух, и в болотистых глазах этого человека еще светилась жажда беспрецедентного величия. Подождав, пока глаза остекленеют, Исупов двумя пальцами прикрыл их и, сплюнув над перилами в воду, уверенными шагами пошел по мосту. Он шел не спеша. Пройдя сотню шагов, князь обернулся: над Нелиным стоял высокий человек – его телохранитель. Эйно достал пистолет и несколько раз выстрелил Нелину в лицо. Обезобразив труп, он поднял его, шатаясь, пронес дальше на мост, и бросил в воду. Потом он снял свою перемазанную кровью шинель и тоже сбросил в Неву. Посмотрев в рябь реки, Эйно развернулся и быстро побежал в ту сторону, откуда они пришли – смерть ждала его за углом. А Нева легко принимала в те дни обезображенные трупы – разве она сама, как и эта умирающая столица, не были уже неузнаваемо изуродованным лицом красивой и желанной когда-то женщины, России?

И никто, кроме Исупова и тех, кто командовал Эйно, не знали еще величайшего смысла и сути происходящего.

Однако уже через полтора часа, ровно к назначенному сроку заседания Комитета, отдавшего приказ о штурме Дворца, перед входом в институт благородных девиц появились двое. Одним из них был высокий телохранитель Эйно, во втором дежурившие у входа большевистские патрули узнали человека, которого грезили своим вождем – небольшого роста крепкого мужчину в пальто, с бородкой, лысенького, с мясистым носом и морщинистым прищуром узких волевых глаз. Человек оглянулся на посты и быстро вошел в здание. Не задерживаясь в коридорах, он прошел в зал и встал во главе стола, за которым уже сидели члены Комитета...

И лишь князь Исупов, вглядываясь то в поблескивающую Неву, то в мальчишечьи фигуры маячащих вдали юнкеров, понимал, что Сумерки прыгнут, но он знал и длину прыжка – у России остался шанс, маленький, почти призрачный шанс, ради его осуществления придется терпеть, но он осуществится.

Ибо нет выбора имени для этой сырой, ветреной, неухоженной и безоглядной страны, кроме Россия.

РОССИЯ...

Проекты

Хроника сумерек Мне не нужны... Рогов Изнанка ИХ Ловцы Безвременье Некто Никто

сайт проекта: www.nektonikto.ru

Стихи. Музыка Предчувствие прошлого Птицы War on the Eve of Nations

на главную: www.shirogorov.ru/html/

© 2013 Владимир Широгоров | разработка: Чеканов Сергей | иллюстрации: Ксения Львова

Яндекс.Метрика