Рогов. Глава 3

III

 

Рогов нашел решение сразу, мгновенно: элементарно-бесполезно требовать от человека признаний, когда он отчаянно боится за свою жизнь, когда его жизнь действительно висит на волоске толщиной в один вопрос и несколько слов ответа и когда инстинкт самосохранения упорно затыкает уши, вяжет язык и склеивает губы. Бесполезно? Марк превратился в раковину? Значит, единственное основание – Таргоев уходит по каналу последним, отставшие – умирают. Но – Таргоев все же будет ждать Марка с его золотом где-то у Ливадии. Они не пробудут здесь больше десятка дней, больше – болезнь и смерть. «Значит, у меня есть несколько часов... или пара дней: Марк не мог оторваться далеко. Я должен успеть. Я разобью раковину. Марк скажет все. Я разобью ее молотком.»

Рогов действовал как автомат, как механизм, запрограммированный на жестокость. Да и какого черта он должен жалеть какого-то Марка, его сволочную жизнь, когда Лола, он – Рогов и Лола? Когда все так близко? Так ощутимо тепло?

Привычка жить охотой на людей давно убила в Рогове чувство жалости, а смерть и муки не вызывали в нем ничего, кроме раздражения. Он гораздо больше жалел кошек и собак с отрубленными детьми хвостами и выколотыми глазами, чем самих этих детей, когда они повзрослеют. Рогов привык существовать вне жалости и сожаления, уже давно он был лишен этих чувств, лет с пятнадцати. С тех пор, когда стал профессиональным убийцей. Он – Рогов, мутант, нечеловек.

Поэтому Рогов быстро гнал «джип» по растрескавшейся корке глинисто-черноземной, изъеденной эрозией степи, теряя и находя остатки бетонки – единственно безопасного сейчас пути, свободного от ловушек – пустот под землей, оставшихся после ушедшей воды или оползней. Рогов всей кожей чувствовал дикое чувство погони, оно вызывало в нем наслаждение: он привычно растворился в пустыне Юга и до отказа жал педаль газа.

Слоноподобный «мерседес» Марка внезапно бросился ему в глаза за поворотом – он стоял у разбитого бетонного остова бывшей гостиницы. Рогов медленно подъехал к нему и, тихо уперев бампер «джипа» в борт, нажал на газ. Он влепил машину Марка в старый бетонный столб, заглушил мотор, выскочил из «джипа» и затаился у пролома в стене. Это был отличный способ выманить Марка – прибежит сам, как миленький, машина для него сейчас – все! Пригнувшись, с укороченным автоматом в руке, Марк метнулся из пролома: Рогов с силой подбил ему ноги – Марк с размаху полетел по асфальту, а Рогов прижал пяткой выпавший автомат.

– Где Лола, сука?– крючком ноги он длинно ударил приподнявшегося на карачки Марка в пах и, присев,– локтем в шею,– где?!

Марк выкрутился на спину и растянулся по асфальту, а Рогов с трудом удержался от искушения прыгнуть на него всем своим девяностокилограммовым весом и выломать ребра. Вместо этого он поставил пятку на горло Марка и убедился, что у того нет обычной кобуры под мышкой. Рогов надавил на горло и хрипло, шепотом выцедил: «Где?»

– Н-не знаю,– сдавленно простонал Марк.

Рогов с силой ударил его стопой в челюсть. Рот Марка брызнул кровью и осколками зубов или протезов.

– Врешь – где? Где Таргоев?

Рогову было уже омерзительно все это, ему захотелось пристрелить Марка, но он сдержался:

– Я оставлю тебя здесь уродом, умирать, пусть тебя сожрут ящерицы или псы,– и ногой в подбородок Рогов заставил Марка подползать сзади под колеса «джипа».

– Н-не..,– выдавил Марк, а Рогов с места высоко прыгнул на сиденье «джипа» и стал задним ходом медленно давить его ноги.

– Там, у русла – Ливадия,– крикнул Марк,– Таргоев на старой даче, он еще там, но часа через два уйдет, за ним катер – прямо под Ливадией!

Рогов коротко крикнул, этот животный крик он сам от себя не ждал и, быстро вывернув руль, задним ходом обогнул Марка и вперед – на шоссе. Он выскочил на него, когда солнце уже скатывалось с зенита, вода в радиаторе кипела, кожа на лице испеклась, как корка на пироге, которым, Рогов помнил, в детстве его кормила мать. Рогов вел машину одной рукой, другой – дрожащими пальцами достал из-под сиденья образок, смысл которого понимал смутно, но которому мать верила так, что хранила под подушкой, когда умирала.

Дача – близко, совсем рядом, километров 10–12. Свалив «джип» в высохшее русло реки, Рогов включил оба моста. Мотор стал чихать, захлебываясь иловой пылью, густо поднимавшейся со дна, словно болотный туман. Рогов гнал еще несколько минут, потом круто выскочил по берегу на бетонную площадку и, обогнув развалины, ткнулся бампером в бетонный забор старой правительственной дачи.

Он выскочил из «джипа», достал из заднего кармана револьвер, прыгнул через забор. Здесь – говорили ему все приметы, от вкуса дыма, раздувавшего ноздри, до песка, притоптанного ботинками,– здесь!

Рогов быстро бежал к приземистому бетонному колпаку, который раньше был противоатомным бункером, глубоко в земле, а теперь, после того как вся лощина вокруг, вместе с дачей съехала вниз, в высохшее устье реки, бункер стал похож на пожелтевший череп, увенчанный на одном виске зубатой короной разбитого фундамента.

Все было ясно – Рогова никто не ждал, охраны не было, жгли костер, большая полноприводная «тойота» стояла у входа, и Рогов быстро, перед тем как сильным ударом обеих ног выбить дверь, выстрелил ей в бензобак и прыгнул вперед. Он не открыл – выломал дверь и, перевернувшись через правое плечо, навскидку выстрелил в того, который стоял дальше – у трещины, а потом встал на полусогнутые ноги. Вытянув руки вперед, он нарисовал стволом «восьмерку», крикнул: «На месте!»,– и цепко осмотрел бункер.

Ничего особенного – обычно. Рогов знал эти обыкновенные временные притоны, в которых они собирались, чтобы прорываться с золотом и всем, что идет «Там», по Каналу: на катере до Проливов, а потом – на подводной лодке нырнуть под экватор. Несколько тюков и стол в углу, составленные в штабель пластмассовые ящики – в них все, груды пустых бутылок на полу, костер, дым которого выходит через трещины в куполе. Все обычно? – Нет! – Не все! – Женщина! В углу, на койке, в неестественной позе валялась Она. «Обморок»,– успокоился Рогов.

Впервые спокойствие разлилось по его душе. Он был готов отпустить их сейчас, точнее – оставить здесь со всеми их ящиками, тюками, но – нет! Здесь не бывает компромиссов.

Поэтому, когда Таргоев, стоявший позади Лолы и, опершись на нары, метавший карты, дернулся к ней, чтобы закрыться, Рогов выстрелил навскидку, не думая, быстро, он знал, что попал, но потом, прыгнув с поворотом в сторону, выстрелил еще раз, сразу бросив ствол на остальных – спокойны? Спокойны! Они не были готовы, оружие осталось далеко. «Кретины!» – подумал Рогов и обернулся: крупнокалиберные пули отбросили Таргоева назад, второй выстрел вынес ему затылок и теперь серо-бурый студень мозгов тек по бетонной стене.

От звука выстрелов Лола очнулась, и Рогов коротко бросил ей: «Собирайся – едем!» – она подчинилась, хотя видно, что через шок не сразу поверила его появлению, но она привыкла подчиняться тем, кто сильнее, чтобы выжить: она встала, схватила сумку, замерла.

Из дверного проема в бункер быстро вкатилась граната. «Марк, – подумал Рогов,– ему все равно, пусть нас всех здесь убьет, ему нужно золото и катер». Рогов успел только толкнуть Лолу на пол, когда щелчок выбросил запальную трубку из корпуса гранаты – не взорвалась. Не целясь, Рогов выстрелил пару раз в дверной проем и, оставив патрон в стволе, стал торопливо набивать барабан из кармана. Ему ответили короткой очередью из Калашникова.

Рогов не боялся, он знал, что револьвер в его руке много сильнее, чем у Марка – автомат. Он набил барабан, выстрелил и, подождав первой ответной очереди, низко прыгнул поперек проема, быстро выстрелив несколько раз в прыжке.

Громко раздался низкий крякающий звук – одним из выстрелов Рогов попал Марку в горло на вдохе.

Рогов оглянулся: бункер был пуст. Ушли? Как – он увидел за нарами дыру, раньше закрытую фанерой. Эта дыра – выпавший угол бункера, из нее они скатились прямо под обрыв, а там... «Они уйдут»,– заорала Лола, а Рогов крикнул ей: «Нет, в машину!»

Они выскочили на улицу и увидели, как «тойота» вынесла кусок ограды с другой стороны и по длинной дуге высохшего устья реки начала спускаться к берегу. Они надеялись по кромке берега и дну отступившего моря броском достичь Ливадии – там их ждал катер. Рогов прыгнул в «джип», где на заднем сиденье уже разбросалась она – у нее был шок, обморок, такой, что она подчинилась его приказу «В машину!» через резь в глазах и тесные удары пульса в уши, лишь на пределе сил и сознания, лишь по животной тяге к жестокости.

– Лола! – крикнул Рогов и вдавил педаль газа. Колеса взвизгнули, и «джип» выскочил поперек русла на старый пляж, вынес бампером асфальтовую корку над обрывом и по дороге, ведущей вдоль пляжа, по короткой дуге стал догонять «тойоту».

«Я должен успеть!»,– подумал Рогов и даже не задал себе вопрос «Зачем?» Ведь Лола уже была его, вся, какое же ему дело до этих ублюдков? Но зверь уже жил в нем, он требовал крови, и Лола – хотела их смерти, женщина – смерти!

Их взрывающаяся любовь была дикой и хищной, и она жаждала жирного мясного бульона, чтобы взрастить свою нежность и свою страсть.

Рогов бросил «джип» у санатория, перед колючими кустами какой-то гадости, заполонившей теперь все побережье, но которой он не знал названия. Прыгнув сквозь кусты, он всем весом ударил по тонкому козырьку бывшего пляжа, проломил его и по почти отвесному спуску скатился вниз. Они увидели его, когда были уже близко к железному сараю на конце широкой ржавой трубы, обрывавшейся в воду. В сарае затаился катер. «Тойоту» они бросили сзади – метрах в ста, в воде – там море близко подходило к обрыву и была лишь узкая тропа, по ней – не проехать. Они увидели его и вскинули оружие. Рогов узнал знакомую черненую сталь Макаровых.

Он вскочил на ноги. Ты же хотел этого, подумал Рогов и скомандовал себе коротко: «Нервы!»,– эта команда мобилизовала его. Рогов расслабил мышцы и, качнувшись корпусом вперед, подождал, когда первые пули ударили в обрыв рядом. Он прыгнул против хода их рук – естественное движение, с которого лучше начать. Рогов танцевал «маятник»– осторожную пляску живой мишени, в которую невозможно попасть. Рогов плясал и стрелял навскидку, почти не целясь – он был механизмом, он знал, что все его пули лягут в цель. Единственно – на этот раз он стрелял осторожно – в грудь, чтобы было меньше крови, он внезапно почувствовал, что ему надоели разбросанные мозги.

Секунды, и они валялись у кромки грязной, с желтой пеной воды, перекатывающей по берегу мусор. Рогов подошел к ним и прикрыл глаза: «Мои последние трупы», – почему-то подумал он и, не выпуская из рук револьвер, сплюнул.

Все. Рогов побросал их рядом, и теперь только пыль лежала на их обгоревших, облезлых лицах.

Чудовищно ближе горизонта, словно раскаленный булыжник, сорвавшийся со скалы, пунцовое солнце отвесно падало в вонючее море. Крым умирал.

Рогов вдохнул полные легкие ветра, дувшего с моря, и его вырвало. Он порвал рубаху, черпнул горсть грязной воды и вытер грудь и живот. «Все, – подумал Рогов и поймал лбом первое дуновение легкого ночного бриза, несущего свежесть из открытого моря. Солнце упало в горизонт, и Рогов вспомнил о Лоле, разбросанной обмороком на заднем сиденье «джипа». Лола, с ее вьюнковыми волосами и телом, похожим на апельсин, забытое чудо детства. – Нет – не все! Ведь еще не завтра! – Да! Закат уже умер, сегодня ушло, но до зловещей завтрашней зари у них еще была вся долгая ночь. О! НОЧЬ...