Рогов. Глава 2

II

 

Рогов бросил железную банку с пеплом своей жены в выдолбленную в бетоне ямку и, пока кладбищенский рабочий набрасывал сверху из ржавого ведра раствор, безумно повторял – она умерла от той же болезни, что и мать, заболела и умерла, хорошо, что быстро, здесь этим не болеют – больных гонят из города и они живут вместе с одичалыми кошками в развалинах Юга и высыхают там от неистовства Солнца.

Умерла и хорошо – в этом совсем не было жестокости – и хорошо. Рогов хлопнул дверью машины и выскочил на пустое ранним утром шоссе. Он не любил жену, даже чувствовал к ней отвращение, но теперь – куда? Кто его ждет? Рогов нажал на клавишу радиотелефона и набрал выпавший из памяти номер. Через треск атмосферных разрядов гнусавый голос крикнул ему: «Рогов, все?»,– «Да!»,– «Приезжай».

Трубку бросили. Рогов зло, поперек шоссе, с визгом развернул «хонду» на 180° и нажал на газ – шоссе, его мягкое рыхлое тело поглощало Рогова, как женщина, которую он не любил, но которую сделал женой ради родившегося потом мертвеца сына. «Чушь!»,– Рогов несся на полной скорости, как будто эта старая автострада была траурной лентой, повязанной ему на глаза.

Он нажал на тормоза перед железными воротами, их распахнули, и Рогов въехал в крытый двор. Раньше здесь была военная база, аэродром погиб, кроме одной коротенькой полосы, которую еще содержали для изредка летавших самолетов. Аэродром погиб, но ангары были спасены, сухие ангары, вырубленные в скале были сейчас лучшим местом для жизни. Рогов прошел через забитый мусором шлюз в широкий овальный коридор, тишина которого нарушилась только жужжанием изношенного кондиционера и свистом воздуха, всасываемого через фильтры.

Низкий корявый горбун – самый сильный человек города, встретивший его перед порогом прихожей – отец той, которую он только что похоронил. «Здравствуй, Рогов»,– и от вони из его рта Рогова бросило в тошноту, как всегда от этого человека: «Зачем я взял его дочь – не мою кровь?»,– подумал Рогов и вспомнил о девочке, не дождавшейся его у моста, которая была одной с ним нечеловеческой крови.

Водка была дурна, Старик – отвратителен, Рогов – холоден, гости – пьяны. Рогов чувствовал себя больным среди выродков, которые не уходят «Туда» только потому, что «Там» не принимали таких, там отбирали генофонд. Рогов встал, ему захотелось пойти в сортир и выблевать всю накопившуюся за последнюю неделю мерзость, но Старик схватил его за запястье и поволок по лестнице наверх, толкнул к двери – «Спи!»

Не раздеваясь, Рогов с размаху плюхнулся на койку лицом вниз и очнулся только от сна, давно ставшего навязчивым сна: ему почудилось, что его лицо, оскалясь, обнюхивает рыжая крыса. Рогов встал, включил свет, вышел на лестницу и –... остолбенел.

Буквально в метре от него, перед соседней дверью стояла Она – Лола, в истертом халате, с распущенными мокрыми волосами. Она обернулась достаточно ему было беззвучно выдавить губами: «Лола», и вновь та же тоска ворвалась в душу Рогова из ее глаз. Но уже через секунду она улыбалась безразлично: «Узнала, но мало ли таких, как ты?»

Дверь отворилась, и в проеме показался Старик, он посмотрел на Рогова и сказал: «Красива. Знаешь, Марк вчера нашел ее у моста. – Старик дернул с ее плеча халат – она осталась неподвижной и халат упал ей в ноги, открыв хрупкое тело, которым Рогов начинал уже бредить. – Хочешь, я оставлю ее тебе, потом?»

Старик посмотрел на нее, сглотнул слюну, толкнул в комнату и, закрыв дверь, повернулся к Рогову, посмотрел на него, словно приказывая: «Уходи!». Дверь хлопнула, и Рогов вспомнил, как видел в сауне его покрытое короткими волосками узловатое тело, с кривым горбом и короткими худенькими ножками. Он вдруг качнулся, почти ввалился в дверь своей комнаты, и его вырвало.

Рогов коротко матерно выругался, сел на кровати, захватил голову руками, замер. «Что – все?». Он упал и заорал, дико, по-звериному, зная что его вой всем безразличен. Потом вскочил, оторвал ножку от табуретки и застыл у двери.

Он внезапно почувствовал, что у него отбирают последнее. Рогов знал: это – прыжок с обрыва, ему их не победить, не отобрать Лолу, он будет выброшен, он не имеет права нарушать правила игры, тем более теперь, когда нет жены – последней нити, связывающей его с этим кланом.

Но сердце чудовищным насосом впрыскивало ему в глаза кровавые сгустки, у него ломило позвоночник и стучало в ушах уходящее сознание. Рогов рывком выдавил из тела всю эту пакость. Он озверел. Он в сущности и был зверь – не человек. Рогов выскочил на лестницу, к спальне Старика. Дверь была закрыта на ключ, Рогов коротко крикнул и выбил ее вместе с куском косяка.

Гигантская спальня Старика была безобразно загромождена какой-то драгоценной мебелью так, что Рогов с трудом заметил его на кровати в углу только по тени, испуганно дернувшейся,– Лола метнулась вниз, Старик сунул руку под подушку, за пистолетом. У Рогова оставалась лишь секунда, и он метнул ножку от табуретки, как привык метать десантный нож. Он попал Старику в висок – Старик всем телом грохнулся на пол. Рогов подошел к нему и сильно ударил кулаком под сердце – наверняка, а потом затылком об угловатую спинку кровати. Рогов знал от жены, что здесь у Старика не заросли проломленные кости черепа, и, когда от удара брызнула серовато-красная жидкость – не удивился. Он только отбросил Старика в сторону и, в упор посмотрев на скользящую в обморок Лолу, крикнул ей: «Ты только моя»,– когда пули разбили ему спину и он потерял сознание.

Рогова выволокли из бункера, бросили в кузов маленького грузовичка и вышвырнули за забором, там, где к скалам вплотную подступала подтопленная водой тайга, а потом добили короткими очередями из автоматов. Он дернулся, замер. Ему почудилось, что он – Рогов, лезет в небо по скользкой веревочной лестнице, которая становится все уже и уже, а ступеньки все тоньше и тоньше, и вот он сорвался, летит вниз, но в тот самый момент, когда он уже должен разбиться об камни, у него вырастают крылья, он парит и взмывает вверх, чувствуя опору ветра, и видит внизу все: машину, девочку, которую запихивают в нее, лица парней с автоматами и пробивающий плоть электрический треск северного сияния.

Тело Рогова дернулось, как от укуса змеи. Он очнулся, встал на ноги и пошел вдоль забора, задыхаясь от боли в пробитых внутренностях. Рогов подошел к воротам, вставил свою карточку в щель электронного сторожа – ворота приоткрылись. Рогов толкнул их плечом, протиснулся внутрь, сел в свою машину и, утопив педаль газа, задним ходом вынес ворота вон. Рогов развернул машину в жидкой грязи, выгнал на шоссе и потерял сознание. Он очнулся перед домом, к которому его привез электронный автомат. Сюда незачем и нельзя.

Рогов ехал тихо, осторожно выбирая дорогу в лабиринте грязных улочек. Внезапно он почувствовал – здесь то, что ищет: низенький дюралюминиевый барак с целлофановыми окнами. Рогов, как робот, дошел до дверей и, споткнувшись о порог, упал внутрь, его тяжелое девяностокилограммовое тело распахнуло дверь – и он буквально ввалился в гнилостную вонь коридора. Ввалился и умер...

Но умер лишь на минуты. Его подняли, сделали ему несколько уколов, электростимуляцию, массаж. Сердце пошло, и душа Рогова с удивлением вернулась в его простреленную плоть. Рогов был мутантом, машиной, с пятнадцати лет запрограммированной на убийства и выживание. Он не мог умереть – он выжил. Он не смог бы жить – не убив. Поэтому его бессознательный, воспаленный мозг постоянно генерировал приказы, которым ему еще предстояло подчиниться. Потом – сейчас для этого не было ни крови, ни сил, а был лишь Штейн, вытащивший его с помойки смерти, как бабочку сачком поймавший его отлетающую душу.

Когда Рогов открыл глаза, Штейн ходил по комнате и курил, курил какую-то пакость, на нем болтался застиранный белый халат и, когда Рогов почти крикнул: «Черт побери, Штейн, ты здесь?»,– ответил вопросом: «Как ты нашел меня, Рогов? Ты же ни разу здесь не был?».

– Не знаю.

– Ты пришел сюда вчера утром, но ты был мертв уже несколько часов, ты – чудовище, Рогов, когда я тебя резал – у тебя все внутри не как у людей, и сердце – справа. Это спасло тебя.

– Штейн...

Рогов хотел радостно крикнуть что-то еще, в благодарность, но его закрутило, цветные круги перед глазами превратились в спирали, в освещенных зеркалах, плывших перед ним, отражались лица парней, добивавших его короткими очередями из автоматов, и другие лица – в машине у ангара, и девочка, которую бросают на заднее сиденье «тойоты». Рогову так захотелось все прокрутить назад, его мозг кричал: «Убей их – убей!»,– что он очнулся.

– Рогов, ты все время хочешь кого-то убить. Знаешь – в городе беспорядки. Это как-то связано с твоим появлением?

– Наверное – я убил Старика.

– А они убили тебя. Слушай, Рогов, ты конечно встанешь через неделю. Но будь осторожен. Ты ведешь себя так, словно потерял свое место в системе координат. Чудо наверняка не повторится.

– Штейн, в кармане куртки – моя карточка. Возьми «джип», гараж под мостом – 713, а «хонду»– сожги.

– Хорошо... Рогов, а кто – Лола?

– Я бредил, да? Лола, не знаю, Штейн, наверное – проститутка, но я убью всех ради нее.

Штейн отвернулся, бросил: «Добро!»,– и Рогов с благодарностью посмотрел на него. Как он нашел этот госпиталь на окраине, в болоте? Его подернутый смертью мозг, наверное, открыл нечто, чем он чувствовал Штейна, которого не видел лет пять-шесть, да пять, после последней экспедиции на Юг, где Штейн был врачом в его группе.

– Рогов, город скоро погибнет.

– Знаю, уходи со мной, Штейн.

Штейн мотнул головой и открыл дверь ударом ноги – он был идеалист. Рогов плюнул в потолок и закашлялся. «Какого черта? У нас у всех осталось лишь немного – жить. Какая же разница: жить – не жить? Дело лишь в том, на какую помойку выбросить остатки жизни, где сгниет моя требуха... Лола – надо выбрать ее. Я ее не спасу, ну и что? И себя не спасу. Ну и что! Все равно пустота – Земля умирает!» Рогов сжал губы и сощурил глаза. Тени опять поплыли перед ним чередой, он их убьет, он – догонит, ее кровь и глаза были тому порукой.

Всматриваясь в лица этих теней, Рогов пытался угадать знакомые черты человека, выщелкнувшего докуренную до самого фильтра сигарету в траву и бросившего: «Едем!», когда Лолу впихнули в его «тойоту». Проклятые узкие глазки этого человека не давали Рогову покоя. «Мелик? Таргоев? Ким?»– кто-то из них. Впрочем, гадать было бесполезно, надо было знать наверняка, а в этом Рогов не мог еще положиться на свою душу, бродившую вокруг, когда он был мертв первый раз.

Рогов не хотел показываться в городе – там все уверены, что он – мертв, и его обглодали бродячие псы с выпавшей шерстью – так пусть будут уверены. Рогов сунул в задний карман джинсов свой любимый французский короткоствольный револьвер, набил другой карман патронами и прыгнул в «джип». Рогов любил эту машину больше всех «хонд» и «тойот»: в нем были уродство и сила, сила и уродство, и этим она походила на него самого.

Рогов гнал «джип» вокруг города, по насыпи старой кольцевой железной дороги, с которой давно растащили шпалы и рельсы, потом по ветке узкоколейки, и выскочил прямо к бетонному забору аэродрома. Бросив «джип» в кустах перед забором, Рогов прыгнул через него и удивился, что не сработала сигнализация – тихо?! Пригнувшись, он пошел вдоль холма и внезапно, нос к носу, столкнулся с Марком. «Ты – Рогов?!– Марк мягко опустился спиной на крутой склон,– но ты же мертвый, Рогов?!»

– Да, мертвый,– Рогов присел с ним рядом,– или живой, все равно. Скажи лучше – где Лола?

Марк дернулся и полушепотом, торопливо:

– Та девочка? Н-не знаю. Здесь было страшно. После тебя. Ты убил Старика, а он держал всех. Здесь все передрались. Таргоев схватил золото и рванул на Юг, он хочет уйти по Каналу, в Антарктиду. Я пойду за ним.– Марк приподнялся на локтях и перевернулся на живот,– Рогов... Здесь все кончено. Город умрет. Скоро выработается Первый реактор. Заводы встанут.

Рогов посмотрел на него снизу, прищурившись, и без всякой жалости:

– С чем ты уйдешь, Марк? С тем, что зарыл у Ливадии?

Марка подбросило от этих слов и он конвульсивно вцепился в Рогова:

– О-откуда ты знаешь?

Рогов сильным ударом в грудь отбросил его в сторону:

– Какая разница – приснилось – мне все равно не надо! Ответь – где Лола?

– Н-не знаю...– и Рогов понял: не скажет. Ветер еще перекатывал человеческий мусор в развалинах сожженной Рязани. Город вымер недавно – лет десять назад, и Рогов чувствовал запах жизни – труп города еще разлагался. Рогов оставил «джип», который гнал без всякого отдыха пять сотен километров, у старой церкви, стоявшей несмотря на все, без купола и крыши, но стоявшей. Он отвязал бочку из-под солярки от задка «джипа», сбросил ее, уже не нужную, на дорогу и ударом ноги пнул в канаву. Баки были полны. Остались лишь сутки пути и – Крым. Рогов оглянулся и вошел в церковь. Она была прохладна и зла, Рогов бегал глазами по ее запустению. Церковь начала разваливаться давно, еще когда Рязань была жива, еще тогда кислотные дожди и смог выели глаза фрескам и иконам, но среди голых камней в церкви осталось нечто, уводящее Рогова, когда он запрокидывал голову, за пределы сознания. К рыжим заатмосферным цветам. В эту церковь он заходил всегда, когда шел к Каналу.

Вдруг он услышал шорох, ему показалось, что кто-то хочет завести «джип»: никого – ветер. Краем глаза Рогов заметил розовый пластиковый пакет. Он подошел к нему, откинул ногой: из пакета посыпались пустые банки из-под белковых концентратов и какой-то еще мусор. Рогов разбросал мусор и увидел скомканный обрывок писчей бумаги. Он его поднял и развернул. Это был кусок записки, и Рогов сумел прочитать только несколько первых слов: «Марк, на месте...», и рисованный знак внизу – подпись Таргоева.

Значит, впереди Рогова шел Марк, только у него, идиота-немца, была нелепая привычка складывать мусор в пластиковый пакет, перед тем как бросить на обочину. И значит – впереди Марка шел Таргоев, и Марк должен был догнать его, чтобы идти по Каналу вместе. Да, но Лола – значит Марк просто продал Таргоеву Лолу, такие женщины «Там» в цене, это – надежный товар, дороже золота и побрякушек. Марк не сказал тогда все потому, что они уходят с Таргоевым вместе, последними, закрывают Канал и – «Я опоздал?!– Нет! Я должен успеть!»

Рогов прыгнул в «джип» и с места, на полную скорость, рванул по шоссе. Труп Рязани был позади, впереди была только степь, почти тысяча километров степи и – Крым, мертвый скелет Крыма, где его ждет Она.