Flash-версия сайта доступна
по ссылке (www.shirogorov.ru):

Карта сайта:

Рогов. Глава 1

Рогов

(Повесть обрывками воспоминаний)

 

Все. Рогов побросал их рядом, и теперь только пыль лежала на их обгоревших, облезлых лицах. Чудовищно ближе горизонта, словно раскаленный булыжник, сорвавшийся со скалы, пунцовое солнце отвесно падало в вонючее море. Крым умирал.

Рогов нашел свой джип там же, за колючими кустами какой-то гадости, заполонившей теперь все побережье, но которой он не знал названия. Рогов скользнул взглядом по растрескавшемуся асфальту, по тому, как на заднем сиденье джипа в неестественно-выгнутой позе валялась Она – и обморок дикой разбросанностью плел ее выцветшие волосы в рыже-черный заатмосферный цветок. Рогов пнул ногой ржавую консервную банку, сунул в задний карман джинсов короткостволый французский револьвер и оглянулся на выщербленные окна роскошного когда-то санатория. Штукатурка полопалась, балконы проржавели от еще ливших здесь лет десять назад кислотных дождей, по стенам карабкался вверх колючий, похожий на ржавую железную проволоку, без листьев плющ... Ливадия... Теперь здесь обитают только дикие ослепшие кошки, охотящиеся на ящериц, и выжатые как лимоны существа, совсем не похожие на людей...

Да, Крым умирал.

Рогов нагнулся и поцеловал женщину в губы, удивительно влажные, мягкие и холодные на жаре, легко провел ладонью по ее телу, сжал грудь, погладил живот и бедра. Только теперь он наконец понял, что она – его, он выжил, убил, завоевал. Кровь бурлила от близости сочного женского тела, его бредового запаха и вкуса, его золотисто-розового цвета под коротким летним платьем. Давно не испытанное Роговым чувство подавляющего утомительного желания выбрасывало в кровь какие-то вещества, которые ломали кости и крутили мышцы. Весь его организм жаждал эту женщину, оставившую столько воспоминаний, тонкий нерв любви к которой, пульсируя, рвал мозг на куски. Рогов не мог, не умел и не хотел бороться с собой, его охватывало бешенство.

Рогов рукой повел по ногам женщины снизу вверх, к бедрам, туда, где плоть была мягкой и сочной. Рогов раздвинул ей ноги и пальцами скользнул по ее животу вверх – к соскам. Она осторожно приходила в себя, приоткрыла глаза, замерла, почуяв на себе его ладони. Она вскинула локти, обняла его шею, улыбнулась, а потом освободила руки и снизу начала задирать платье. Она почти кричала Рогову: «Ну давай, давай!»,– потом скользнула глубже под него, шире разбросала ноги и, обхватив его коленями, стала вталкивать в себя.

Он обезумел – ни одна женщина давно не вела себя с ним так, но через безумие, через красно-черные круги перед глазами понял: она все делает притворно и привычно, как в благодарность, расплачиваясь, унижаясь перед силой, перед тем, что он выжил сам и убил остальных. Раньше ему хватило бы этого. Но сейчас – нет, тонкий нарывающий нерв в его мозгу не мог допустить такого, он орал: «Рогов, ты потеряешь ее, если все как обычно, как с ними!»

Рогов метнулся вперед, высвободил руки и рванул на ней платье, разорвал его все вдоль, вытянул и бросил под сиденье. Ему понравилось, как дрогнули ее словно выточенные из слоновой кости маленькие груди, он зубами впился в соски, а потом стал медленно, доводя ее до потери самоконтроля, ласкать руками, коленями, языком, всем своим сильным телом заставляя включиться в игру, потерять осторожность женщины и привычку самки.

Спустя минуты, она наконец ответила ему. С необычной гибкостью и стремительностью она стала делать такое, что Рогов и не предполагал в женщинах. Он понимал ее, словно они уже тысячу лет...

Она билась и плакала, слезы падали из ее глаз, она пыталась высвободиться, избавиться от него, от его проникновений и рук, но Рогов положил ее талию там, где она ломалась крутой дугой, себе на локоть и не пускал.

Она шептала, кричала, причитала. Рогов понял, что довел ее до истерики, буйной истерики любви и блаженства, и не стал больше сдерживаться. Она захлебнулась на полузвуке и потеряла сознание, только тело ударами сжималось и рвалось. Рогов ревел, соскальзывая в этот же обморок, пространство стало плыть и корежиться перед его глазами.

Обморок выдавил чувство времени из мозга, и он стал жить одновременно в каждой минуте тех дней, когда искал ее.

Лола.

Рыже-черный цветок.

 

 

I

 

Ржавый дряхлый городской автобус в середине душного и бурого северного лета, а в воздухе, полном дымом, выхлопами и испарениями заболоченной тундры. За окном автобуса, почти неподвижно зависшего в середине огромной дуги моста,– город, хаотическое скопище невероятных сооружений: дворцов, домов и лачуг. Сейчас он лежит за окном как на ладони – муравейник обреченных людей.

Старые блочные многоэтажки центра, построенные в последние годы коммунистического режима, теперь дворцы, они стоят на сухих холмах, остальное – море бараков и самостройных лачуг, брошенных в болото иссохшими пригоршнями эвакуаций. Эти кварталы – жилье последней волны переселенцев. Когда здесь кончилась нефть, город должен был умереть, и он бы умер, но Катастрофа на Юге привела сюда сотни тысяч беженцев и оживила его. В память о тех годах, вдали на окраине города в затопленном водой котловане лежали гигантские стальные башни нефтеперерабатывающего комплекса. Они торчали из грязной воды накренясь, как трубы затонувшего большого парохода.

Рогов равнодушно отвел взгляд от окна, плюнул в выбитую форточку и размазал по лицу проступившие капли пота. Он растранжирил здесь жизнь – среди людей, от которых дурно пахло гниющими легкими и кислыми биологическими концентратами. Рогов привык, но иногда до дикого бешенства презирал потную шелушавую кожу и красные слезящиеся глаза. Часто он злорадно утешался тем, что их век короток, очень короток – уже.

...После того, как был разрушен озоновый слой над экватором и равнины юга выжжены радиацией, люди бросились сюда – на Север, спасаясь от неистовства Солнца. Это бегство стоптало в ничто народы и государства. Остатки человечества смешались на островах городов, вокруг которых лежали вонючая трясина тундры и подтопленная разлившимся Ледовитым океаном тайга. Из гнилой древесины и остатков нефти энергией брошенных как попало ядерных реакторов готовили все – одежду, топливо, пищу.

Сейчас здесь выросло уже целое поколение таких как Рогов, не помнящих ничего, кроме болотистых городов, видевших в лучшем случае выжженный Юг. Сильные и сохранившие волю выжить стремились туда, грабить брошенные города и бежать с золотом к еще теплящимся островкам цивилизации – в Антарктиду. Немногие достигли цели – она была невероятно далека, дальше чем полвека назад, да и, неверное, дальше чем за полтора века. Самолеты почти совсем погибли вместе с остатками цивилизации, изношенные корабли не отваживались в такое дальнее плавание. Добраться можно было только из Крыма, под Экватором, к Югу – уйти по Каналу.

Жертвами и жестокостью придержащие власть сохранили его – путь связи с остальным человечеством, нить выживания. По Каналу в обмен на золото и здоровых женщин получали топливо для реакторов.

Но упорство сильных только тянуло агонию – северное человечество угасало. Генофонд был безнадежно испорчен. Вымирание не могла остановить даже охватившая людей примитивная инерция жизни – какая-то мерзостная и лягушачья жажда размножаться.

Душой и Рогов принадлежал Угасанию. Душой, но не телом: девяностокилограммовый, атлетического сложения, он был нелеп среди низких горбатых карликов с размягченными костями. Несколько сотен таких, как он, было рассеяно по узкому ожерелью цепляющихся за топкий берег океана человеческих городов. Они были случайной и необычной породой – ее редкие женщины шли много дороже золота в обмене на реакторный уран.

Чем был обязан принадлежностью к этой породе Рогов – то ли отцу, который в юности работал на вертолете над реактором, разбитым взрывом газов в последние годы коммунистического режима. То ли матери – она летала на «Челноке» и не раз выходила в открытый космос. То ли совместной игре их мутировавших генов, из которой появился он – Рогов, шестипалый младенец с глазами разного цвета. Родители Рогова давно умерли, вскоре после Катастрофы, а он остался свидетелем угасания.

Несколько лет во главе последних групп спецназа Рогов охотился за бандами грабителей по южным городам, добывая золото издыхающему государству. Государство исчезло, а в руках Рогова осталось много золота и начало Канала – пути ухода «Туда». Поэтому он занял место среди тех, кто наслаждался властью: хозяев биологических заводов, реакторов и командиров вооруженных отрядов.

Рогов почти никогда не ездил на автобусе – у него было несколько своих хороших машин, и сейчас ему было противно уродство и потливость людей рядом с ним, их глаза, в которых осталась только животная жалость к себе. Он брезговал уродливыми женщинами и детьми, которые не вырастут и останутся карликами. Рогов представил себя, нелепого в короткой кожаной куртке и джинсах на задней площадке автобуса, и сплюнул в окно... Рогов отбил локтем чье-то тело, упавшее на него при крутом повороте с моста, выругался, развернулся и... его глаза упали ей прямо в лицо.

Человек, которого ударил Рогов, вжался в угол, а между ним и Роговым толпа втиснула девушку, почти девочку, и Рогов погрузился в свое отражение, прыгающее в ее раскосых, зелено-карих глазах.

Она была худа, длинноволоса, плохо одета. Но Рогова удивительно быстро захватила сексуальность ее движений, нервность колебаний ее тела, когда автобус бросало на ухабах, и та тоска, с которой она упрямо смотрела ему в глаза, неловко ухватившись за стойку вывернутой рукой.

Рогов не мог допустить, чтобы этот жар оборвался – катастрофа, кошмар, бред! К тому же ее глаза, редкостные кошачьи глаза, медленно отодвигали из его мозга все, что мешало четким толчкам в висках: не уходи, не отвернись. Поэтому, когда автобус плюхнул пассажиров в грязь остановки, Рогов рукой обхватил ее за талию и вырвал из потока. Автобус скребнул ржавым днищем о булыжник и замер – кольцо. Здесь было кладбище – длинное потрескавшееся бетонное поле, болото, в которое слой за слоем закатывали стальные урны с пеплом. Рогов приехал на автобусе, он не хотел, чтобы кто-нибудь открыто выследил его – здесь хоронили только больных, а его мать тайно умерла от вируса, носители которого подлежали высылке на Юг. Но часто их не подвергали этому долгому мучению, а просто отдавали на растерзание озверевшей толпе соседей. Рогов сумел годами скрывать болезнь матери, и она умерла сама.

Рогов взял девушку под локоть и толкнул на невысокую земляную насыпь перед спуском к болоту: «Посиди!»,– она подчинилась. Она была странно послушна, эта девочка, но Рогов не удивился, словно не предполагал другого. Он встал на кромку выщербленного бетона, вынул из кармана старый истертый медный образок, привязанный на грязной бечевке, посмотрел на него и сел на корточки – дурацкий, непонятный ему ритуал, которому Рогова научил отец, и который он исполнял всем своим суеверием, как обязанность, как страховку, как взятку непонятному, рассеянному в атмосфере божеству.

Рогов замер на несколько минут, встал и пошел к девушке, обхватил ее талию и поцеловал губы, а потом оттолкнул от себя на вытянутые руки и она хрипло сказала: «Лола». В Рогова горячей волной ударил перекат звуков: «Ты будешь моей!»

Рогов вернулся за ней на машине, бросив наугад в салон какие-то шмотки и консервы. Она покорно ждала у моста, где он высадил ее с автобуса. Лола неумело открыла дверь, плюхнулась на сиденье, замерла.

Рогов гнал «хонду» дальше за город, в сторону лесистых скал, между которых прятался полуразрушенный бетонный аэродром. Загнав машину под обрыв русла, из которого давно уползла река, Рогов повернулся к ней и застыл: ему на глаза обвалилась дрожь ее ресниц, склоненное к плечу лицо и вытянутые на колени полуженские руки. Лола. Ведьма.

Рогов бросил спинку сиденья вниз и впился в ее волосы зубами. Она не делала почти никаких движений, только смотрела на него, но Рогову вполне хватало этого. Он осторожно, как хрупкую куклу, раздел ее, отбросил на пол ее тряпки, и перед ним предстало тело полуженщины-полудевочки с крупными бедрами, маленькими грудями, увенчанными темными и шероховатыми шариками сосков.

Рогов давно не видел такого красивого, лунно-розового тела, без эрозий и рубцов, тела, налитого какими-то неземными соками. Ее маленькие груди были плотными, как дикие южные яблоки, а овальный живот гладким, как поверхность воды. Она совсем не похожа на других женщин. «Она – мутант, как я,– подумал Рогов,– она моя кровь, моя сестра». Рогов чувствовал голос крови, притяжение всех клеточек существа, которое было, как и он, – нечеловеком.

Рогов смотрел на нее и срывал с себя одежду, а потом погрузился в апельсиновое тело, способное отвечать. Он очнулся через несколько минут, когда она царапала ему плечи и орала, перекосив лицо, задыхаясь в оргазме...

Рогов одел ее в те вещи, которые захватил из дома и которые, наверное, ей и не снились, и высадил у моста, взяв обещание ждать его здесь через неделю в полдень. И забыл. Для этого ему не потребовалось сжимать зубы. Забыл не потому, что мог иметь почти любую женщину города, среди которых еще не встречал таких, как Лола,– женщина его крови. Нет, он забыл потому, что через несколько дней после этой встречи в его жизни взорвалось все. Все, кроме тонкого нерва не родившейся еще любви, продолжавшего нарывать где-то глубоко в воспаленном мозгу.

Проекты

Хроника сумерек Мне не нужны... Рогов Изнанка ИХ Ловцы Безвременье Некто Никто

сайт проекта: www.nektonikto.ru

Стихи. Музыка Предчувствие прошлого Птицы War on the Eve of Nations

на главную: www.shirogorov.ru/html/

© 2013 Владимир Широгоров | разработка: Чеканов Сергей | иллюстрации: Ксения Львова

Яндекс.Метрика