Flash-версия сайта доступна
по ссылке (www.shirogorov.ru):

Карта сайта:

Ловцы. День второй, утро

День второй, утро

 

...Лето неумолимо. Даже если осень готова подождать, уступая октябрь теплу, оно убегает – как ни проси – эгоистично, трусливо, к югу, оставляет деревья умирать в одиночестве, в пустыне. Что ему стоит задержаться? Но оно боится: низкого солнца, резких холодов, близкого севера... Даже временами года движет страх, а что говорить о людях – вон как нелепо они прыгают в голых ветках поспешно опавшего парка на подлизанных дождем дорожках. И в каждом затаился страх: подсознательный, костный, мышечный страх – они раскручиваются им, как заводные волчки. Только надави на рукоятку...

 

Когда дверь кабинета щелкнула, он уронил уголок тяжелой шторы и повернулся. Человек, назвавшийся вчера Генри в ночном ресторане с Маней, замер неподалеку, не решаясь присесть. Хозяин кабинета посмотрел ему в лицо и почему-то не сделал три обычных шага навстречу, не протянул руки. Вместо этого он постучал костяшками пальцев по столу:

– Что мы успели сделать, Генри?

– Анатолий Алексеевич?..

– Генри, не надо. Прости, что не поздоровался?.. Все это слишком меня тревожит, пойдем, – похлопал он ладонью по сложенным на углу стола бумагам и махнул подбородком на дверь, ведущую в комнату отдыха, – попросим чаю.

Близкие знакомые Анатолия Алексеевича хорошо знали о его привычке к обжигающему свежему чаю и о любви беседовать на мягких подушках диванов. Но это вовсе не значило, что Анатолий Алексеевич был человеком добродушным, домашним или мягким. Не менее легендарным было его умение загонять людей в изматывающие лабиринты, которые он ухитрялся путать, немножечко поработав над вполне заурядными служебными делами, бытовыми проблемами, семейными дрязгами и любовными узлами. В своих загонах Анатолий Алексеевич легко делал людей рабами, попрошайками – если нужен был сам человек, либо выдавливал, как чайную дольку лимона, и избавлялся от отжимки – если требовалось одноразовое: что-то исполнить, кого-то предать, в чем-то признаться.

Но при этом нельзя представлять Анатолия Алексеевича даже малюсеньким знатоком людей – в очень простых ситуациях он часто делал самые нелепые ошибки. А все потому, что наука, к которой Анатолий Алексеевич пристрастился, состояла исключительно в том, чтобы ломать людей, использовать вовсе не человека, а его обломки: болью разрушать волю и разлагать душу отчаянием. Вместо того, чтобы исподтишка смущать мысли загадками или лестью. И этим был опаснее любого обольстителя людей.

Очень часто он не мог остановиться и переносил свои навыки на обыденное общение – именно поэтому окружающие вели себя с ним крайне осторожно, чтобы случайно не нажать рычажки, оживляющие наработанные Анатолием Алексеевичем инстинкты. И даже Генри, знавший его уже более десятка лет, еле-еле сейчас отдышался. Он понял, насколько близко было самое начало их встречи к тому, чтобы рычажок сорвался, насколько легко могло необычное напряжение между ними* смести те преграды, которых Анатолий Алексеевич еще придерживался в отношениях с друзьями.

– Так что же мы успели сделать, милый Генри? Почти ничего...

– Нет, Анатолий Алексеевич, не совсем так. Мы с полной определенностью установили, что Сергея Костицына убил Аввакумов. Кто убил остальных – пока неясно, но очевидно, что смерти исходят из одного источника. Мы начали отрабатывать окружение Аввакумова...

Генри наконец-то позволил себе глоток чаю. Под общипывающим взглядом Анатолия Алексеевича чай булькал и не шел в горло. Генри попытался заставить себя расслабиться, но опуститься на мягкую пологую спинку кожаного дивана все же не посмел. В очередной раз ему в голову закралась мысль, что все обычные беседы Анатолия Алексеевича в комнате отдыха – не что иное, как изощренная пытка. Он заставлял человека откровенно физически страдать, сидя в неудобной позе на диване, где можно только полулежать, откинувшись на низкие подушки. Но кто на такое решится? Приходилось терпеть задранные к плечам колени, сутулую затекшую спину, ноющую от необходимости постоянно удерживаться от падения назад поясницу.

– ...Утром я передал отчет...

Анатолий Алексеевич выждал, пока Генри еще раз поднимет свою чашку, и сильно хлопнул его по колену. Видимо, ему нравилось, с каким трудом пальцы Генри балансируют кипятком.

– Я пробежал.

Хуже кипятка Генри ошпарило словечко «пробежал» – не прочитал, не посмотрел, а именно пробежал. Это значит, что всю программу по Аввакумову Анатолий Алексеевич считает неверной. Обжигаясь, Генри глотал слишком горячий для себя чай, надеясь оттянуть неизбежный ответ, вымолчать следующую фразу Анатолия Алексеевича, выманить шанс предсказать продолжение разговора. Лучше бы не пытался.

– Не молчи. Не держи паузу. Ты хорошо понимаешь, что я сказал, дружок.

Откинувшись на мягкие подушки, Анатолий Алексеевич внимательно, даже придирчиво рассматривал свои ботинки, как будто они заслуживали много большего внимания, чем глаза, лицо и руки собеседника. Он словно подчеркивал Генри, что не хочет видеть его напряженного лица, скованных глаз, занемевших пальцев. Генри прекрасно понимал – так Анатолий Алексеевич показывает расположение, отказывается дальше давить, предлагает непринужденность. Значит, уже стер для себя его мнение, разбил план, расчистил место для своего и сейчас предложит. Что же тогда хочет услышать? Разве не видно, что Генри заранее признался в ошибках, заранее сдался?

– Дорогой, расскажи побольше о Манечке. Евреечка представляется мне продуктивной находкой.

У Генри перехватило дыхание. Он знал, чему может предшествовать этот вопрос. Похоже, девушка обречена стать одним из основных персонажей в игре, из которой выходят в лучшем случае психическими калеками, если вообще выходят. Жаль, что он написал о ней, но иначе...

– ...Во всей дури, которую ты, Генри, наплодил в этом деле, Маня – единственное приобретение. Если бы не она, тебе осталось бы лишь избавиться от Аввакумова. Чем только раззадорим их. Тех, кто пролез через нас, через Аввакумова к Костицыну, кто так хитро подправил задание, которое мы дали Аввакумову, – спасти, спрятать его. Пусть молчит – лишь бы уцелел. Но они убили и прикрылись нами. Свалили на нас все свои делишки. А сами ушли далеко вперед. И мы о них ничего не знаем...

Аввакумов – наш единственный шанс выиграть, в конце концов – единственная отговорка уцелеть. Не оправдаемся – нас уничтожат. Потому что решат – мы завладели тайной Костицына. Ты представляешь, сколько людей бросятся сейчас раскачивать нас, вырывать то, что мы от него узнали – такое, чтобы решиться убрать? Все ведь думают, что мы убили.

А Аввакумова всегда можно заставить признаться, что он убил Сережу Костицына по пьянке, из-за бабы, в припадке эпилепсии, наконец. А если вытянем из него правду и узнаем его настоящих хозяев – всех переиграем. Мы должны беречь Аввакумова. Зачем же ты заколачиваешь окошко? Аввакумов предал нас. Он – враг. Но не дай ему догадаться, что мы знаем об этом. Если поймет – закроется. Потеряем все. Останется только избавиться от него... И что делать потом? Ладно – тебе, а мне? От твоей охоты уже пошли круги. Многих встревожил. Зачем? Если бы его послала та шваль – наперед бы знали. Зачем крутить их, обламывать? Он-то приедет сильным – мы не знаем даже, насколько сильным. Крепкого дерева порубленными ветками не обломаешь Наоборот, мы должны помочь тем, кто поднимется на Аввакумова, дать им стремление и волю загонять его.

А на выходе будет Маня. Манечка прокрутит Аввакумова, как мясорубка... Манечку нельзя отталкивать. Она должна быть нашей. Аввакумова нельзя отталкивать – не мы, а стечение напастей должно заставить его открыться, расковырять ракушку. Тогда Маня вытащит моллюска и отдаст, беззащитного, нам. Останется только сварить, разжевать и сплюнуть. Ты же любишь морских гаденышей, Генри?

Анатолий Алексеевич с улыбкой снял очки и, подслеповато щурясь, протер платочком. Вообще-то, с виду он был не злой человек – высоковатый, поджарый, с ровным пробором русых волос, тонким носом, узкими бледными губами, светлыми, почти бесцветными бровями. Трогательно, простодушно он разминал глубокие красные пятна, оставленные очками на переносице. Пользуясь временной слепотой, безобидностью Анатолия Алексеевича, Генри заглянул ему в лицо. Вот оно – как всегда! Беззащитность и бессонница обнажали то, кем был Анатолий Алексеевич на самом деле. Без очков он походил скорее на мышь или мелкую крыску, чем на человека?.. В глаза, бессонные, воспаленные, часто моргающие, невидящие, было жалко смотреть. Сколько часов он не спал? Наверное, сутки, вряд ли больше. Генри хорошо знал, что на вторые бессонные сутки Анатолий Алексеевич начинает не только глотать крепкий раскаленный чай, но и посасывать дорогие какие-нибудь сигареты.

– Маня – зернышко. Чем его поливать – тем и прорастет. Но Маня – глубокое зернышко. К нему надо подобраться. А ты? Предложил ей стать осведомителем, предателем. Нет? Что другое могла она понять из твоих речей?

Генри вздрогнул. Значит, Анатолий Алексеевич не только прочитал его отчет, но и прослушал все записи разговора, возможно – просмотрел то, что снимали камерой.

– Она никогда не предаст Аввакумова. Не предаст – против. Он же ей не просто друг и любовник. Для нее он – сын. Она на пять лет моложе, но незаметно для себя усыновила его. Она предаст Аввакумова для него, ради него. А он – примет ее измену, взмолится на предательство, если Манечка явится крайним выходом. Надо подготовить Маню. Загнать Аввакумова. Отобрать и раскрутить людей, которые будут выталкивать на нее. Понял?

Да, конечно, Генри понял, что задумал Анатолий Алексеевич. Гнать оборотня в круге – выстрелами вверх, палками в бок, факелами, факелами под ноги и в морду загнать в дом, где он увидит женщину, ради которой волк не удержится превратиться в человека, и тем выдаст себя, лишится неуязвимости, станет смертен. И тогда – жечь оборотня живьем на костре. Веселенькую Анатолий Алексеевич задумал охоту... Вот только Маня. Как бы не сошла с ума... А ведь наверняка... В одном доме с оборотнем, человеко-волком. В гуще охоты... В дыму паленой шерсти, в крови?.. Под костром у распятия... Жаль девчонку, жаль...

Показывая, что пора заканчивать затянувшуюся беседу, Анатолий Алексеевич нацепил очки.

– Приготовь мне, Генри, подробные бумаги по Мане. И отошли домой... У меня из Франции дочка приедет. Варя. Она так повзрослела. Завтра я буду дома – отсыпаться. Если Аввакумов не вернется... Все.

Анатолий Алексеевич любил резко заканчивать беседы. Генри вскочил, пробормотал прощания и быстро выбежал из кабинета. Только мягко прижав его тяжелые двойные двери и миновав приемную, уже в коридоре, Генри долгожданно набрал полные легкие воздуха. Как все глупо! Как держит его этот человек!

Генри шел по коридору, разминал ноги и глубоко дышал. Сегодня вечером можно выбирать между работой и домом. Он на ходу вынул из кармана маленькую цветную фотографию Мани. И выбрал работу.

Проекты

Хроника сумерек Мне не нужны... Рогов Изнанка ИХ Ловцы Безвременье Некто Никто

сайт проекта: www.nektonikto.ru

Стихи. Музыка Предчувствие прошлого Птицы War on the Eve of Nations

на главную: www.shirogorov.ru/html/

© 2013 Владимир Широгоров | разработка: Чеканов Сергей | иллюстрации: Ксения Львова

Яндекс.Метрика