Украинская война. Поток

ПОТОК

 

Мурад показал себя еще более успешным командиром и наместником, чем Сулейман. А во Фракии сложилась не только полунезависимая османская провинция Румелия, а настоящая «субкультура» османского балканского пограничья: государственная, идеологическая, этническая, военная. Она была настолько целостной и яркой, что ее можно назвать «дочерней цивилизацией». Имя этому движению — «акын».

Именно через бейлик Османа, нашедший открытую границу с христианским миром через Дарданеллы (177. 10), воины-гази «натекали» — «акдилар» — на «неверных». Они стали зваться «акынджы», их движение «поток»-«акын» стало воплощением «священной войны» — газы (21. 158). Но как военная организация и политическая общность, акын был совершенно иным, чем прежние туркменские гази.

На Балканах движение акын пришло на смену газе в ее Анатолийском виде в XIII — первой трети XIV в. При том, что то и другое движение составил почти один и тот же человеческий материал, организационно оно было другим, и другим стала его военная составляющая.

Кроме газы как «священной войны» — приносящей добычу и пленных, выдающуюся роль в складывании особой идеологии акына сыграл эгалитаризм Ислама. В приграничье Ислам был верой «общины равных возможностей» больше, чем христианство. Эгалитаризм исламских общин и «меритократия» (социальный статус и место во власти — по заслугам) акына звали в движение христианских ренегатов, бродячих воинов всех происхождений, а также дервишей, суфиев и баба, которые справедливо считали газу — проповедью Ислама вооруженным путем. Их исламские идеи слились со свободолюбием кочевников-тюрок, которое постоянно толкало их искать новые пастбища и возможности — без горизонтов. «Отсутствие границ», «свобода движения» на Балканах звали сюда туркмен: в одиночку, кланами и целыми племенами.

Все эти четыре компонента: бродячих воинов, ренегатов, дервишей и кочевников-туркмен — вместил акын. Его особая внутренняя организация не была ни племенами кочевников, ни «орденами» дервишей и суфиев, ни анархией бродячих гази.

Прежде всего, в него вошли воины-гази из Османского и прочих Анатолийских туркменских бейликов, которые не желали останавливаться, натолкнувшись в набегах на море. Им хотелось за море, и море не могло их остановить. Первыми среди них были гази из поглощенного Орханом бейлика Караши, вроде знаменитого вскоре Хаджи Илбеги (имевшего, кстати, «хорошие» сельджукские корни) (160. 347).

Туркменские гази из Анатолии ринулись на Балканы, но организационно то не были племена или кланы. Родственные связи (как принято у туркмен) не могли не учитываться, но принципиальной для акынджы, в отличие от гази Анатолии, стала военно-организационная, а не племенная ассоциация.

Кочевое хозяйство, задававшее наряду с родственными связями племенную организацию туркмен Анатолии, также немного значило для акынджы на Балканах: их главным доходом были награбленная добыча и рабы, а не выпас скота или охота. Собственные кибитки, стада и пастбища не были им важны — они жили в условиях постоянного военного похода, их содержала военная добыча. Акынджы не везли с собой семьи и не ездили за женами в Анатолию: множества захваченных местных пленниц хватало и для перепродажи, и для собственного «употребления». Акынджы были грабительской и насильнической мужской «субкультурой», стержнем которой стала не родственная племенная и хозяйственная кочевая, а специальная военная организация.

С туркменскими гази из Анатолийских бейликов в едином движении акын сольются византийские и балканские ренегаты — «товарищи» Османа и отличившиеся в завоеваниях вожди. Они были отступниками и предателями: бить свою «бывшую» родину и истязать своих «прежних» единоверцев было для них оправданием их «искреннего» выбора. В свое время они заключили с Османом сделку о выделении им полунезависимых пограничных владений, где могли бы распоряжаться как в собственных бейликах. Фракия и Балканы стали для этого благодатной территорией.

Вместе с Михалоглу — потомками старосты Козе Михала, во Фракию направился гази Евренос. Он был союзником бегов Караши, сошелся с Орханом и высадился во Фракии вместе с его сыном Сулейманом (101. 73). Евренос не был чужд филантропии: местное греческое население парадоксально называло его «гази баба» — «захватчик-учитель» (160. 209).

Вместе с Михалоглу и Евреносоглу на Балканах обосновались другие роды ренегатов-гази, вроде сербов Малкочоглу (их родовым именем было Малкович) (101. 73), Тураханоглу и Искендероглу (87. 33). В своих приграничных владениях, над своими армиями акынджы эти семьи станут полными хозяевами — «маленькими» султанами. «Большие султаны» в Стамбуле относились к ним крайне уважительно, почти как к равным, и обращались к ним с почетным титулом «гази».

Созданные беями-ренегатами военные округа стали ячейками движения акын. Их структуру задавал принципиально «внешний» характер операций акынджы. Захват территорий, покорение населения, разгром противостоящих христианских войск были для акынджы не целью, а процессом. Они видели свою задачу нести «меч Ислама» вовне — в пограничье «неверных». Как только эти «неверные» покорялись, акынджы переходили дальше — к следующему пограничью.

Эксплуатация покоренного населения не была их «экономическим» приоритетом, главные свои «доходы» они извлекали из ограбления тех «неверных», которые еще не приняли «верховенство Ислама». Акын был военно-политическим и идеологическим движением, заточенным для внешней экспансии и внешних грабежей: политически, экономически, лично.

Пять лет от смерти принца Сулеймана в 1357 г. до смерти султана Орхана в 1362 г. стали ключевыми для складывания на Балканах движения и организации акына, выработки его военной тактики. Под началом принца Мурада акынджы продолжили завоевания во Фракии и на Балканах еще более яростно. Единственной для них возможностью удержаться там было расширение захватов — расселение все новых ренегатов, кочевников, туркмен, мусульман, гази и дервишей, ежедневно пересекающих Дарданеллы на наемных кораблях, самодельных лодках, плотах, чуть не вплавь. Из этого разнородного материала, подчас — человеческого мусора акынджы получали подкрепление. Боевые навыки «мигрантов» и специфика операций акынджы обусловили формирование их военной структуры и тактики.

Тактика акына в XIV в. не была «неэффективной более» версией тюрко-монгольской. В «классических формах армий кочевников» никогда не «доминировали» «беспорядочные и легко ударяющиеся в панику» массы «легкой» конницы. А классические армии и тактики монголов (из которых есть что заимствовать всем армиям до сих пор) не были в XIV в. «дегенеративными» (227. 33).

Напротив, как показывают преемственные эпопеи Тимура и Моголов, хана Шейбани и Узбеков, шаха Исмаила и Сефевидов, а на Дальнем Востоке — джунгаров и маньчжуров: тактики и армии кочевников в Раннее Новое время развивались к более высокой боевой эффективности, часто предвосхищая европейскую «Пехотную» и «Огнестрельную» «революции». Организация и тактика османских армий Орхана, Мурада, Баязида, в том числе движение акын и кампании акынджы были одним из направлений такого развития.

В них было много общего с динамикой других исходно кочевых армий, но также много своего — особого. Тактика акынджы: да, — была развитием тактики туркмен «второй волны», пришедших в Малую Азию из Средней вслед за монгольскими завоеваниями, и — нет, она не была «испорченной копией» монгольской.

Сами туркмены строили свои армии не только на степных традициях, но также на преемственности от богатого военного наследия Сельджуков, которое было наработано в войнах с византийцами, крестоносцами и теми же монголами на основе не только кочевой тюрко-монгольской, но также оседлой персидской традиций. Раннее появление боеспособной пехоты йяя является лишь одним из примеров сельджукского наследия в армии Османов. Особая тактика акынджы является другим.

Акынджы взяли из военной тактики и боевых приемов армии раннего бейлика Османа больше, чем какой-либо иной контингент османских армий. То была война легкой конницы: тактика набегов, засад, стычек, обхода, внезапности и стремительности — боевые приемы всадников-лучников традиционной тюрко-монгольской степной конницы, но в преломлении «малой войны».

В отличие от монголов и натасканных монголами тюркских армий, стремившихся действовать крупными массами, акынджы действовали относительно небольшими группами, без задачи прямого боя с противником. Они не стремились «вызвать на себя» военные силы противника и разгромить их, не стремились добиться оперативного господства, захватив пути сообщения и укрепленные центры. Свою внезапность и быстроту они видели тактическим инструментом. Их задачей был разгром войск противника, прикрывавших мирное население — территориальных отрядов и гарнизонов, а затем — грабеж, пленение, резня. В бой с регулярными войсками противника акынджы вступали лишь в крайнем случае, располагая подавляющим численным или тактическим превосходством.

Вооруженные луками и стрелами, короткими копьями, арканами и саблями, акынджы не имели защитного снаряжения кроме кожаных доспехов, длинных толстых стеганых кафтанов, круглых монгольских кожаных щитов и островерхих железных шлемов, которые часто носили под цветной чалмой. Главным в снаряжении акынджы, как и их кочевых предшественников, были юркие, выносливые, низкорослые, неподкованные кони, а главным навыком — верховая езда и быстрая меткая стрельба из лука на скаку. Своих коней акынджы разводили сами, а обязательная тренировка в стрельбе из лука велась всеми мужчинами акынджы с раннего детского возраста.

Акынджы были легкой конницей со своей организационной структурой и наследственными предводителями. Даже в период формального мира с соседями (но газа не прекращалась никогда) акынджы вели партизанскую войну набегов. В походах османских армий акынджы бились, как правило, отдельно от основных сил, составляя разведывательные партии, боевое охранение, выполняя задачу отвлечения сил неприятеля, его обмана и устрашения.

В год смерти Сулеймана любимый сын Орхана — одиннадцатилетний Халил был захвачен фокейскими пиратами. Орхан обступал приморскую Фокею, чтобы его освободить, — безуспешно, флота у него не было. Два года спустя Халил был освобожден лично императором Иоанном V Палеологом. В обмен на него Орхан пообещал императору бросить поддержку Кантакузинов, оставить Фракию, заключить с Византией вечный мир и сделать Халила своим преемником, женив на десятилетней дочери императора Ирине (они были пышно обручены в Константинополе) (134. 192). Халил стал очевидным наследником Орхана. Если бы не Мурад.

Мурад выдвинулся подлинным лидером акына. Целью движения он сделал Адрианополь — крупнейший после Константинополя и Салоник город Фракии. Бывшая «столица» Матфея Кантакузина, наследника Иоанна VI — Адрианополь был только что выхвачен у него Иоанном V Палеологом, старавшимся консолидировать то, что от империи еще осталось. В 1359 г. под стенами Адрианополя при Сазлу-дере акынджы во главе с Мурадом, Евреносом и Хаджи Илбеги наголову разбили армию Палеолога с его сербскими наемниками и захватили город (134. 194).

Отуреченный и под турецким именем Эдирне, он вскоре станет столицей Османов почти на столетие. Следом под акын попали города на пути от Адрианополя к Константинополю. Банды акынджы бесчинствовали уже в предместьях византийской столицы (134. 197—198).

Многочисленные замки Фракии и Восточных Балкан были легко захвачены Османами. Они не были связной оборонительной системой с взаимной поддержкой и усилением полевыми армиями. Примитивных осадной техники и штурмовых приемов акынджы, а также малодушия и предательства в гарнизонах оказалось достаточно для их взятия.

Зона действий акынджы расширилась. У них появился «тыл». Округа акынджы двинулись вперед — на Балканы: опустошенную, обезлюдевшую Фракию заселяли идущие следом мусульманские мигранты. В тылу оседали те мигранты, которые не видели своим главным занятием войну и которых беи акынджы по той или иной причине не приняли в свое движение. Освоение и обустройство тыла оставалось на долю «обычных» османских властей.

Балканы, следом — Венгрия, Валахия были густонаселенными сельскохозяйственными территориями. Подвергшиеся здесь нападению акына народы и государства долго не могли выработать результативных средств обороны против непредсказуемости и подвижности акынджы. Население не умело им противостоять: системой раннего оповещения, организацией сети укрепленных пунктов, сбором в них запасов продовольствия и оружия, всеобщим воинским обучением и вооружением.

Подорванные внутренними усобицами государства региона долго не могли противопоставить набегам акынджы единственно действенное средство — наступательную войну в районы их расположения на Османской территории. Наконец, в населении приграничных с Турцией стран еще не вспыхнул тот же яростный огонь религиозной войны, который гнал через границы на Запад и Север волны акына.

После того как был установлен сплошной контроль Османов над Фракией, бейербеем-наместником новой провинции «Румели» — Румелии был назначен воспитатель Мурада I Лала Шахин паша (302. 11). Он привел там власть в порядок после хаоса завоевания, а многие замки разрушил, чтобы не создавать базу для сепаратизма местных беев или для византийской «реконкисты».

Оставленные сперва при своих владениях византийские военные были выселены в Анатолию. Навстречу им, из Анатолии в Румелию были вселены туркменские племена (271. 23). Сюргун избавлял Анатолию от особо беспокойных туркменских племен. В Румелии они питали военной силой акын — приграничную войну набегов «раззу».

Насильно гнать туркмен не приходилось: они двигались на Балканы сами — Османам осталось лишь управлять миграцией. В XIV в. из Малой Азии на Балканы перешли 10 000 кочевников. Османы старались привить им оседлость и встроить их клановую структуру в свою систему власти. На самих Балканах они нашли полукочевых албанцев и валахов (167. 16). Греки и славяне прежде «зажимали» их, теперь Османы искали в них союзников в освоении Румелии.

В 1370—1380-е гг. туркмены из подчиненного эмирата Сарухан были переселены в районы Скопье и Пловдива, татары из района Амасьи и Токата — в долину реки Марица (16. 117; 117. 12—13). Главной целью переселений-«сюргун» было изменить этническую и религиозную картину завоеванных территорий. Османы понимали, что только таким способом они смогут закрепить их за собой в долгосрочной перспективе, избежать восстановления Византии в результате иностранного вмешательства или переменчивого военного счастья.

Во Фракии сюргун стал режимом этнического и религиозного геноцида. Переселение сюда кочевых туркмен, их переход к оседлости — сопровождались изгнанием греков и славян, конфискациями земель и имущества, непомерными податями, грабежами, насилиями, убийствами, захватом в рабство (то есть обычными эксцессами кочевников против оседлого населения).

Переселенцы-туркмены, которым Османы выделяли во Фракии земли, разрушали церкви и обращали их в мечети, истребляли священников — общинная христианская жизнь становилась невозможной. Мусульмане множились благодаря многоженству, благодаря христианским рабыням и ренегатству. Христианское население бежало, вымирало. Переход в Ислам часто оставался единственным спасением: в сельской Фракии христиане перешли в Ислам почти повально.

Сюргун был той самой радикальной ломкой политического и экономического устройства завоеванных территорий, которой за Османами стараются не замечать (98. 93). И он потребовал внедрения на место сломанных — новых институтов власти.

Учитывая новизну вставшей перед его бейликом задачи освоения коренных византийских территорий, Орхану понадобились иная организация власти и новые кадры. Сперва он создал отдельное, вне своей семьи правительство, ввел посты министров-«везирей» и судей-«кади» (управляющих районом — «кази»), а затем привлек на них администраторов и ученых «старой» Сельджукской школы, таких как кади Изника и Бурсы — Кара Халил Хайреддин Чандарлы. И тогда же он принялся строить в тылу акына независимую от него армию: территориальные конные войска тимариотов и пехотное «новое войско» «йены черы» — янычар (160. 375—376).

Орхан вскоре (в 1362 г.) умер, на престол был возведен Мурад I. После завоевания Фракии поддержавшая Мурада партия акынджы была столь сильной, что 16-летний Халил, служивший наместником в Изнике, тихо сошел в небытие безо всякого вызова. Даже год его смерти остался неизвестен.

Похищение Османом гречанки Нюлифер в наложницы сыну Орхану сработало как нельзя дальновиднее. С Нюлифер пошла османская традиция рождать наследников престола не от жен, а от рабынь-наложниц. Все султаны вслед за детьми Орхана были рождены не женами, а наложницами (226. 17). В отличие от жен наложницы не несут детям преемственность к своему роду, а рождение сыновей от разных наложниц исключает родство по матери: фактически чужие друг другу принцы могут «запросто» друг друга убивать в состязании за престол. В этой борьбе, в убийстве братьев — Бог выбирает сильнейшего, достойного престола, назначенного править.

Именно так произошло по смерти Орхана: Бог выбрал и назначил Мурада I. Халил же, вместе с братом Ибрагимом были тихо удавлены, положив своими трупами отсчет османской традиции братоубийства при наследовании престола (134. 204).

В ночь восшествия на престол у Мурада родился сын Баязид. Будущее династии было обеспечено. Мурад с ходу воспринял «новые кадры» Орхана и его государственнические реформы. Кара Халила Хайреддина Чандарлы он сделал своим «кадиаскером» («военным» — главным судьей) и Первым везирем (134. 208). Чандарлы стал величаться «пашой», как прежде наследники престола Алаэддин паша при Османе и Сулейман паша при Орхане. Чандарлы представлял собой «персидскую» «бюрократию» — режим более жесткий, чем движение своевольных акынджы.

Но каким бы Мурад I ни видел движение акын с новой высоты, с престола — он был не в силах отказаться от него, от своего с Сулейманом пашой, Лалой Шахином, Хаджой Илбеги и Евреносом «детища». Не в силах потому, что детище зажило само по себе, не просило пропитания и не принимало понуканий. Вопреки чрезвычайным обстоятельствам 1360-х — 1370-х гг. движение акын выжило. Оно стало отвязным, своевольным, мощным. И не оно нуждалось в своем «родителе», а «родитель» — в нем.