Украинская война. Очаг новичков

ОЧАГ НОВИЧКОВ

 

Османская победа на Косовом поле 1389 открыла простор акыну. Сразу вслед за победой акынджы провели глубокие набеги на Сербию, Боснию, Болгарию, Албанию, Валахию. Задачей было предотвратить складывание на Балканах новой антитурецкой коалиции (81. 90—95). Набеги приносили колоссальную добычу и невероятное число пленных.

Вплоть до середины XVI в., пока Османы воевали на Балканах и пока не была покорена Венгрия, разза — рейды в густонаселенные христианские страны, — была достаточно легкой и «доходной» для акынджы. Набеги акынджы были для окрестных стран как наводнение и ураган — они грабили, жгли, убивали и разрушали, оставляя за собой мертвую пустыню. Они выводили пленных тысячами и десятками тысяч. В «золотой век» акынджы, как с упоением вспоминает «хронист» Ашикпашазаде, пленных дарили как безделушки и задешево продавали орудующим в приграничной полосе работорговцам (85. 261).

Набеги акынджы никогда не были особенно «эффективными» в их «человеческой цене» — бережливостью к живой добыче они не отличались. Угнанные на Балканах пленные массами гибли по дороге на невольничьи рынки, многие, потеряв все силы, умирали уже в Эдирне. У главного невольничьего базара под окнами султанского дворца трупы лежали грудами, как отбросы (154. 89). Из выживших сам султан и его сановники могли как развлечение приобрести в услужение приглянувшегося юношу и приглянувшуюся девушку («тела, нежные как лайм») — в гарем.

Спрос на рабов в Турции и исламском мире был как социальным (необходимость комплектовать прислугу знати и их гаремы, потребность в рабочих руках), так и духовным. Обладание рабами служило лучшим знаком статуса их владельца и выражало его позицию мусульманина — господина над «неверными». Христианские наложницы в гареме служили необузданной похоти в ее самых извращенных проявлениях. Рабы и рабыни были лучшим подарком и взяткой. Турецкие жажда рабов, добыча рабов и рабовладение были темной стороной Средневекового Ислама, на которой не принято заострять внимание, но которая тем не менее была одной из главных движущих сил Османских завоеваний, одним из стимулов к военной эффективности.

Особенно ценились балканские рабы в Малой Азии и на Ближнем Востоке. Среди пленных были те, продать кого было крайне выгодно: женщины, дети, крестьяне — рабочие руки. Их тысячами переправляли в Галлиполи на Анатолийский берег, ими торговали вплоть до Египта и Индии. Прежде всего, рабами заселяли свои тимары сипахи Фракии и Вифинии. Рабы возобновляли там земледелие, разрушенное завоеванием. Их наделяли хозяйствами по системе чифт-хане. Они принимали ислам — их дети становились свободными, они выкупались из рабства, смешивались с «оседающими» на землю туркменами.

Но были среди пленных также те, кого Османам было жалко продавать на Восток и кого не поднималась рука расселять для обработки земли. То были бойцы разбитых на Косовом поле вдребезги Балканских армий, члены славянского воинского сословия — войнуки. Они обладали теми самыми навыками боя в тяжелой коннице, которые Мурад I культивировал при формировании войск тимариотов-сипахов.

Но тогда Мурад I зачислял в тимариоты войнуков, вступивших к нему в подданство. Теперь Баязид I отбирал пленных войнуков и также зачислял в конницу, но не в тимариоты-сипахи, а в конницу оруженосцев-«силихдар» из «рабов правителя» — капыкулу. Силихдарами он дополнил свою туркменскую гвардию нёкеров — «солак».

Из пленных же пехотинцев Балканских армий и простонародья Баязид I принялся формировать себе новую пехоту. То было насколько его тактическим озарением, настолько единственно доступной мерой.

С Востока и Юга, с османских территорий и из других туркменских бейликов Малой Азии, а также из арабского и среднеазиатского исламского мира к нему стекалась конница. Он опирался на нее в своих завоеваниях на Балканах, как опирались его предшественники в Вифинии. Но здесь, на Балканах, как и на старых византийских территориях Анатолии, наряду с тяжелой конницей воинов-землевладельцев, турки встретились также с пехотой, причем с очень боеспособной пехотой, такой как сербская и боснийская. Она была набрана не из слабых и неопытных сельских и городских ополчений, а состояла из опытных, профессиональных бойцов.

Туркменские дружинники Османа, Орхана, Мурада, войнуки-ренегаты из балканских воинских сословий интегрировались в новой державе через понятную им систему тимаров и формировали конницу сипахов. Эта конница не могла стать регулярным личным войском Баязида I, потому что она была привязана к своим земельным наделам, к своим местам в провинциальной администрации, к своей этике свободных воинов.

В османской армии уже были тысячи славянских войнуков и греческих стратиотов, оказавшихся на захваченной территории Фракии и Вифинии: в провинциях Румелии и Анатолии они получали тимары и зачислялись в полки санджакбеев. Во многом благодаря им Баязид I сумел совершить на поле Дроздов свой победоносный маневр: фланговую контратаку на сербов князя Лазаря и убийство брата Якуба. Теперь акынджы подчистую вычесывали из Сербии, Македонии, Болгарии — ставших вдруг беззащитными от набегов бойцов разбитых на Косовом поле 1389 Балканских армий. Баязид I был готов «экспортировать» на продажу каких угодно рабов, но не подготовленных бойцов.

Убийство султана Мурада I на Косовом поле сербом Обиличем навело Баязида на мысль создать личную гвардию, независимую от туркменских нёкеров. Баязид верно посчитал, что просто так вооруженный серб не мог бы прокрасться к султану: вероятно его провели недоброжелатели Мурада из своих. А недоброжелателей Мурад имел множество именно среди туркменских беев и гази, недовольных его единовластными замашками.

Той власти, на которую претендовал Баязид, нужна была вооруженная опора вне родового устройства кочевников и вне территориального устройства тимариотов. Единственным примером, к которому он мог обратиться, были воины-рабы у Сельджуков. И захваченные в боях и набегах рабы были единственным доступным ему материалом для комплектования преданных лично ему войск. Баязид зачислял пленных войнуков в конницу силихдаров, но их число, как воинской элиты, — было небольшим. Ему требовалась более массовая личная армия. То могла быть только пехота.

Войска, состоящие из рабов, не были новостью в тюркском мире, их формировали Сельджукские эмиры Малой Азии, а до Сельджуков — ворвавшиеся в Среднюю Азию арабы, которые обращали в Ислам пленных тюрок (причем захваченных не только в бою, но и в рейдах на их кочевья), обучали военному делу и включали в свои армии. Баязиду I некого было обращать в Ислам на Востоке (к тому времени все тюркские племена и оседлое население Передней Азии были исламизированы, а обращать в рабство мусульман запрещалось). Но на западе, на греческих и славянских территориях Балкан, такого человеческого материала нашлось в изобилии.

Пленные были добычей акынджы и втянувшихся вместе с ними в набеги тимариотов-сипахов. Отобрать у них добычу законно было нельзя — только выкупить. Но у акынджы, тимариотов и связанных с ними работорговцев были свои идеи: они знали, что цена рабов по мере углубления в Азию растет и растет — агентам Баязида I удавалось выкупить приглянувшихся им пленных по сходной цене далеко не всегда. Выход из тупика подсказали кадиаскер и первый везирь Кара Халил Хайреддин Чандарлы и «богослов» Кара Рустем Карамани.

Кара Халил Хайреддин успел много сделать для приведения пограничной грабительской вольницы в мощное организованное движение акын и для устройства во Фракии и Вифинии тимарной системы. Он был изобретателен сам и падок на инновации, которые предлагают другие. Кара Рустем, прибившийся к Османскому двору из бейлика Караман, был представителем целого явления — еще более показательного.

Беи Караман в Анатолии не были столь успешны против христиан, как Османы — в Вифинии, во Фракии, на Балканах. Попытка Карамана наступать против армянско-крестоносной Киликии с треском провалилась. Кочевые туркмены Караман оказались неспособны ни брать христианские замки, ни побеждать устойчивые христианские войска в полевых схватках (271. 24). У беев Караман не оказалось того видения и того человеческого материала, которые позволили создать новое государство и новую армию Османам.

Между тем именно беям Караман после полного развала государства «Малых» Сельджуков в Анатолии в первые десятилетия XIV в. досталась Кония — их столица. За несколько столетий с завоевания в XI в. Кония стала центром исламской культуры и образованности: здесь действовали медресе, процветали науки. Во времена Сельджуков в Конии находилось правительство, работавшее рука об руку с принявшим персидскую оболочку монгольским режимом Ильханидов в Иране. Многие богословы, ученые и администраторы в Конии имели за плечами самое лучшее исламское образование, полученное в «старых» медресе Багдада, Дамаска, Каира. Наконец, в Конии сложились мощные городские мусульманские братства ахи со своей идеологией футувва.

Ни эта идеология, ни персидские правительственные практики, ни высокое исламское богословие, ни глубокие науки у беев Караман, приверженных своим туркменским кочевым обычаям, — особого почтения не нашли. Все те люди искали себе более плодотворного применения, чем прозябание на задах кочевых кибиток, проповеди под блеяние овец и чтение Корана у костров из высушенных коровьих «лепешек»-«кизяк». Одним из искателей новых возможностей был Кара Рустем Карамани. Своими идеями он понравился Чандарлы и был принят в Османскую улему.

Как и Хайреддин Кара Халил Чандарлы, как и вся сельджукская властная верхушка, Кара Рустем придерживался совершенно особой школы («матхаб») исламского права — Ханафи. Ханафи была рациональной школой, опирающейся больше на рассуждение и мнение, меньше — на традицию. По происхождению она была персидской, в отличие от традиционалистских арабских школ Малики, Сафийи и Ханбали. Предписания Корана и Сунны школа Ханафи рассматривала как решения, принятые в конкретной данной обстановке, а значит, подлежащие не только толкованию, но и изменению — в иной.

Критический подход к исламской догме школы Ханафи определил на этапе становления Османского государства его способность гибко адаптироваться к внутренним процессам и окружению, заимствовать и вырабатывать инновации, перетасовывать суть явлений, их содержание и ярлыки с целью достижения максимальной эффективности в государственном строительстве и в военной сфере. Если Хайреддин Кара Халил и Кара Рустем и были исламскими ортодоксами (85. 69), то они были ортодоксами Ислама, смотрящего вперед — схватывавшего будущее на лету.

Кара Рустем был сейидом-потомком Пророка (тот являлся Рустему во сне) и, подвизаясь дервишем, жил в дупле тополя (292. 313—314). Пользуясь инструкциями Пророка и собственным прозрением, Кара Рустем выдумал и обосновал согласно исламскому праву два новшества, касающиеся пленных: плату за их перевоз с Европейского берега Дарданелл в Галлиполи — на Азиатский и право султана на пятую часть всех пленных — «пенчик», по своему выбору.

Эти новшества перевернули с головы на ноги финансовый и человеческий результат акына. Плата за перевоз пленных стала весомой статьей доходов в казне султана (85. 262). А его агенты получили право отбирать в пенчик нужных султану «кандидатов».

Кара Рустем предложил свою инновацию Кара Халилу Хайреддину Чандарлы, как только тот стал первым везирем после восшествия Мурада I на престол в 1362 г. В награду за изобретательность Кара Рустем был назначен сборщиком податей в Галлиполи. Как и Кара Халил Хайреддин, он сполна насладился «похвалами» гази.

В пропитанных духом акына хрониках того времени (вроде «Анонимной» и написанной Ашикпашазаде) — «персов» (то есть пришедшую во власть по-сельджукски образованную улему вроде семьи Чандарлы) и «караманли» (то есть потянувшееся к Османам из Конии образованное сословие вроде Кара Рустема) обвиняли в полном растлении: в разврате и мужеложестве, в алчном ростовщичестве и всяком забвении границ добра и зла. Им приписывали все пороки и разложение, всю тиранию и угнетение, все несправедливости, которые «захлестнули» державу Османов в конце XIV в. (160. 335).

Перечисление не личных, а властных пороков «персов» и «караманли» звучит как высшая оценка смелому и последовательному государственному строительству. Они выдумали копить деньги в казне султана, а также вести реестры — «дефтеры» доходов и собственности подданных (160. 333), чтобы собирать их сполна. Две эти меры касались уже не пленных, а более широких вопросов устройства тимарной системы, упорядочивания государственных доходов (фрагментом которых была тимарная система) и расходов с выбором приоритетов и фокусным применением ресурсов. Дефтеры, как «произвол», и казна, как «налоговый кровопийца», критиковались повсеместно (137. 105).

С возвышением «персов» и «караманли» Османская улема откололась от суфиев, дервишей и баба, которые остались товарищами акынджы, туркменских гази, анатолийских беев и прочей романтичной вольницы. Османский ислам раскололся на два течения, которые вступили в ожесточенную схватку. Совсем скоро — выразившись в «мессианском» восстании шейха Бедреддина 1416 г. (264. 90) — она станет духовным содержанием гражданской войны, которая едва не погубит Турцию.

Для того чтобы султан не препятствовал им, «персы» и «караманли» втянули Баязида I в свои пороки. Трюком стала женитьба султана на дочери сербского князя Лазаря — Оливере. Ни Осман, ни Орхан, ни Мурад не нарушали запреты Корана на винопитие, разврат и игру на музыкальных инструментах (160. 333). А Баязид I под влиянием «развратной» Оливеры стал пьяницей и распутником — завсегдатаем гнусных оргий, в которых (судачили) Оливера была заводилой.

Когда первым везирем стал сын Кара Халила Хайреддина — Чандарлы Али паша, «дела» пошли еще «хуже». «Похотливый» Али окружал себя «мальчиками», а «насытившись» ими, назначал их на высокие посты (то есть давал им тимары и зачислял в армию), смещая заслуженных гази и беев из старых родов (160. 333). «Мальчиков» Али паша набирал из пенчика от балканских пленных, который взимал с «доблестных гази» в Галлиполи Кара Рустем.

Заимствуя новые военные формы на Западе и на Востоке, Османы стремились адаптировать их в соответствии со своим миропониманием, традициями и идеалом. Их миропониманием был ислам, их традициями — тюркское кочевое наследие. Свой идеал «персы» и «караманли» связали с «Сельджукской» моделью государства и армии, с исламским книжным военным искусством.

Идею создать пехотное «новое войско» янычар подали либо все тот же «бюрократ» Кара Рустем — Мураду I, либо «мистик» Хаджи Бекташ — Орхану. Кара Рустем обосновал по исламским законам их главное отличие: войско янычар состояло исключительно из рабов — новообращенных мусульман. Они вовсе не были свободными воинами-гази, как туркмены и стекающиеся к Османам со всего исламского мира фанатики, искатели приключений и добычи, а собственностью султана, его живой вещью. Они будут преданы ему безусловно.

Хаджи Бекташ научил одеть янычар в белые фетровые шапки бёрк (отобрав их у йяя) со спускающейся на плечи накидкой и «осенил» их мечом халифа Али — двулезвийным Зюлфикаром, ставшим их символом и легендой (111. 7, 11). Пиры (наставники) Бекташи — Абдал Мурад, Абдал Муса, Гейикли Баба приняли прямое участие в формировании войска янычар.

Ко времени османских завоеваний во Фракии от былого миролюбия тариката не осталось следа. Они убивали христиан в боях и для устрашения жарили пленных на вертеле, как шашлыки (292. 313). Бекташи продвигали янычар как боевую секту.

Говорят, лично Хаджи Бекташ прибыл с 700 дервишами то ли к гробнице Сейида Гази, то ли в Бурсу, был там торжественно встречен 12 000 янычар. Он приказал разложить костер побольше и сварить в огромном котле кашу на всех — которую благословил. После съедения каши все янычары стали разом мюридами — членами ордена Бекташи (292. 47—48).

Баязид I последовал советам обоих: Рустема и Бекташа. Комплектуя янычар, он обратился не к войнукам, а к другому доступному людскому ресурсу — к сельскому и городскому населению Балкан. Для них служба в коннице была чуждым занятием, но из них выходила отличная пехота. Захваченных в плен на поле боя и в рейдах акынджы сербских, боснийских, албанских, болгарских пехотинцев он мог обратить в рабов. Умело воспользовавшись этим, Баязид получил не только передовое в тактическом отношении войско, но и почти неисчерпаемую базу для его комплектования.

Баязид убедился в Косовской битве в храбрости и стойкости сербов, сербские рабы казались ему лучшими бойцами для личной гвардии. Осталось обеспечить их верность. Для этого Баязид выбрал два главных рычага: веру и род. Он обращал сербских пленных в ислам и «усыновлял» их — теперь они служили ему как своему духовному лидеру и своему «отцу». Фанатичная, патриархальная преданность рабов султана стала главным фактором их боеспособности. Уже вскоре, под Ровине 1395, об них разобьется удар валахов Мирчи Старого. И в янычар упрется удар тяжелой бургундской конницы Жана Бесстрашного при Никополе 1396.

В Галлиполи Баязид I, Али паша и Кара Рустем устроили «Аджеми Оджаги» — полк-«очаг новичков»: тренировочную базу для отобранных ими пленных. Там их обращали в ислам и сколачивали в особую «квазитурецкую группу» придворных рабов «капыкулу», стоящую вне акынджы, вне тимариотов-сипахов, вне туркменских беев и гази. Их учили абсолютной преданности Османам и натаскивали в бойцовских навыках. Конница (отличная легкая — акынджы, мюселлемы, туркмены и хорошая тяжелая — тимариоты-сипахи) у Османов уже была. Баязид I, Али паша, Кара Рустем задумали новую пехоту.

Большинство трудов по военному искусству, известных в конце XIV в. в исламском мире, было написано на арабском языке, доступном только высшей образованной элите Османов — тем самым «персам» и «караманли». В Мамлюкском Египте, где в фурусийю — комплекс воинского мастерства были объединены бойцовские навыки, тактика, полководческое искусство и организация армий, некоторые из них уже были переведены на родной язык большинства мамлюков — кипчакский (половецкий), понятный всем тюркам.

Одним из главных боевых приемов исламского воинства, который в них продвигался, было занятие укрепленной позиции (желательно на возвышенности), с ее использованием в сражении как якоря устойчивости армии — базы для маневренных действий во фланг и тыл противнику, и как опоры для решительного контрудара (207. 25—26). Баязид I и его «просвещенные» соратники решили применять эти правила с пехотой.

В Аджеми Оджаги они стремились развить в капыкулу умение балканской пехоты биться в сплоченном строю и привить им навык турецкой пехоты в стрельбе из составного лука. По замыслу своих творцов, они должны были стать пехотой, соединившей тактику Запада и Востока. После тщательных экзаменов «капия чикма» — «прохождения врат», новичков зачисляли в регулярную пехоту «нового войска» — «йены черы», янычары (271. 19).

Боевых рабов было столько, что «пропускной способности» тренировочной базы не хватало. Их использовали на верфях и гребцами (271. 18). Это служило физической подготовке, привитию турецкого языка и утверждению в Исламе — выносливости, духу товарищества, «промывке мозгов». Балканские рабы оказались падки до службы Османам и удивительно податливы той «академии».

Совсем скоро большинству «выпускников» предстояло погибнуть.