Украинская война. Угрюмый Явуз

УГРЮМЫЙ ЯВУЗ

 

Не позже чем в 16 лет Баязид II назначал сыновей наместниками в провинции. Он высылал их туда с матерями, с наставниками, с двором и гаремом (226. 53). Селим, младший из четырех выживших сыновей Баязида II, был определен в Трабзон — дальнюю нищую Малоазийскую окраину, обложенную кочевьями туркменов, зараженных проповедью Сафеви.

Селим не был сыном случайной наложницы, его матерью была принцесса эмирата Дюлкадир — Гюлбахар. Он был раздражен бессилием против заразы Сафеви османских войск и властей, пассивностью отца — несмотря на резко поднятую им боеспособность армии и эффективность государства.

В силу личного темперамента, и не менее божественного понимания своей власти, чем у Исмаила, — Селим не боялся ни поклонников Махди, ни туркменских кочевых войск, ни шиитов — ни кызылбашей. Мимо осторожного отца, напрямую от деда Мехмеда II ему передались уверенность в Османской военной машине и приверженность к ортодоксальному суннизму. Кызылбаши претендовали на Трабзон — Селим стал вести против них свою собственную войну, не слушаясь одергиваний из Стамбула.

Его личные качества: способность к лидерству и смелость — заслужили ему популярность в войсках. Между 1503 и 1505 гг. (290. 421) он напал на кызылбашей под Эрзинжаном, затем в 1507/08 г. разбил их отряд, появившийся под Трабзоном (кызылбаши были убиты поголовно) (290. 423), и напал на кызылбашей под Эрзинжаном во второй раз (19. 108).

Осторожный отец откупился от мести Исмаила лестью и подарками, а сыну — выговорил за своеволие (19. 89—90). В ответ Селим жаловался на скудость своей провинции, на отсутствие зерна и земледелия, на то, что даже не может построить себе в той убогости корабль (101. 218). Ссылки на корабль оказались не просто так: вскоре Селим на корабле бежал из Трабзона в крымскую Каффу, где наместником служил его сын Сулейман. (Наместничество было куплено за добычу и рабов, которые Селим захватил в набегах на Грузию.)

Селим был женат на Айше Хафсе Султан — дочери Крымского хана Менгли-Гирея (290. 430). Возможно, именно высокородная Айше родила ему Сулеймана, возможно — наложница-христианка, названная тем же именем. Это не имело значения. Быть зятем хана-Чингисида придавало ему статус — очень высокий в тюркском и татарском мире.

В 1510 г. здоровье Баязида II так пошатнулось, что его смерти ждали со дня на день. Трое других, кроме Османов, участников «Ближневосточного квартета»: Сефевиды, мамлюки, венецианцы — замерли, выжидая, кто займет Османский престол (49. 76). Столкновения между Селимом и его братом Ахмедом начались еще до смерти Баязида II. Ахмед, любимец султана, явно симпатизировал кызылбашам и порою даже носил их красную шапку. Неудивительно: он был наместником в Амасье, кишевшей кызылбашами и шиитами.

Амасья находилась еще дальше от столицы, чем Сарухан — провинция нового назначения Селима. Султану было уже под 60, и оба брата старались быть поближе к Стамбулу на случай его смерти. Селим в Сарухан не поехал и попросил себе назначение в Румелию — султан посчитал такое назначение незаконным и отверг просьбу сына.

Узнав о намерении отца отречься в пользу Ахмеда, Селим в 1511 г. попытался захватить старую столицу Эдирне силами нанятой им у (своего тестя) хана Менгли-Гирея крымской конницы. Сам Баязид жил в Эдирне после страшного землетрясения, потрясшего Стамбул в сентябре 1509 г. Прозванное «Малым судным днем», оно разрушило множество домов, мечети, рынки и сам дворец. Толчки продолжались 45 дней. Тысячи людей были убиты или погребены заживо, уцелевшие в страхе повторения катастрофы жили в садах и на улицах, опасаясь вернуться в потрескавшиеся дома (43. 72—73).

Вонь от разлагающихся в развалинах трупов вынудила Баязида II бежать в Эдирне, но землетрясение преследовало его: спустя месяц — в октябре Эдирне потрясло не менее мощно, затем опять в ноябре и в декабре. Баязид собирал астрономов и прорицателей, все были единодушны: мир ждут свирепые войны и кровопролитие, природные катастрофы последуют — для наказания человеков (290. 352). Предсказание стамбульской бури выглядело уже просто мрачной шуткой по сравнению с этим настойчивым зловещанием.

Баязид пытался смягчить сына уступками, назначил его в сербское Смередево, позволил вести газу в Венгрии и отказался от отречения в пользу Ахмеда: Селим ему не поверил. Он собирал армию, заманивая в нее татар, акынджы, тимариотов Румелии, кого попало. Но янычары остались верны Баязиду II. Близ Чорлу у Эдирне 40-тысячная армия Селима была разгромлена янычарами Баязида II (290. 439). Селим бежал в Килию, затем по приказу отца отплыл в Каффу.

Сам Баязид II вернулся в 1512 г. в Стамбул, туда же спешил Ахмед. Баязид старался передать ему престол, но тимариоты Румелии, янычары, дворцовая конница и прочие капыкулу не купились на его посулы. Положение в Стамбуле было близко к анархии (49. 75). Подойдя к Стамбулу, Ахмед наткнулся не на радушный прием, а на командующего флотом Бостанджибаши Искандера пашу, женатого на дочери Селима (268. 17), и на враждебных ему янычар (290. 450, 454).

Бегства от боя с Шах-кулу под Сивасом 1511 они не забыли и ему не простили. Столичные капыкулу гнушались туркменского «отребья» из бышего эмирата Караман, которое окружало Ахмеда. Ни Ахмеда, ни его сторонников они в Стамбул не пустили. Под нажимом янычар Баязид II вычистил заподозренных в симпатиях к Ахмеду высших чиновников: вместо Херсекзаде Ахмеда великим везирем стал Коджа Мустафа паша (290. 456).

Ахмед отступил в Анатолию и захватил Конию. Он спешно ковал альянс с Исмаилом, женив своего сына на дочери шаха (49. 77). Прослышав об этом, янычары взбунтовались вновь. Под их нажимом Баязид II призвал Селима и поставил его во главе армии. В столице внезапно появился Коркуд, испросивший у отца прощение за свои египетские вольности и сорящий среди янычар золотом и серебром. Деньги янычары взяли, но когда Селим прибыл — поддержали его переворот. В апреле 1512 г. Баязид II отрекся от престола, Селим на него взошел.

По закону Мехмеда II об обязательном братоубийстве оба, Ахмед и Коркуд, были теперь обречены. Либо они должны были сломить янычар и всю машину капыкулу. Ахмед провозгласил себя султаном в Конии, но не смог противостоять высадившемуся в Анатолии Селиму и укрылся в эмирате Дюлкадир. Селим занял Бурсу. Коркуд засел в Маниссе, он просил у Селима назначения в тихое место, вроде острова Лесбос, но Селим боялся, что, укрывшись в Европе или Египте, он станет знаменем Крестового похода или мамлюкского вторжения.

Под предлогом охоты Селим совершил внезапный набег на замок Маниссы. Коркуду удалось бежать — его нашли в лесной пещере и удавили. Месяц спустя Селим перехватил Ахмеда под Енишехиром. В ходе боя Ахмед упал с коня, его схватили и также удавили. Вскоре Селим уничтожил сыновей Ахмеда и всех многочисленных внуков женолюбивого Баязида II — сыновей своих прежде умерших братьев, до кого сумел дотянуться (101. 228). Лишь Мурад, сын Ахмеда, поклонник кызылбашей — укрылся у шаха Исмаила, да сбежал к мамлюкам в Египет другой племянник — Аладин. Сам дряхлый отрекшийся Баязид II был по странному совпадению вскоре отравлен.

К моменту, когда Селим I стал султаном, зараза Cафеви проникла глубоко: не только туркменские племена переходили на сторону кызылбашей — влияние Исмаила чувствовалось среди дервишей Бекташи, а ведь это учение было духовным орденом янычар, его придерживались многие капыкулу — выпускники дворцовых школ, составлявшие большинство в правительстве и армии. Через студентов старых медресе Ирана и Ирака, прежде всего Багдада, шиитские идеи поползли среди турецкой улемы и сипахов-тимариотов, среди мусульманского населения городов.

Несомненно, Селим чувствовал себя предводителем туркмен — потомком завоевателей Византии и Балкан. Вероятно, он сам не был чужд мистике Сафеви. Он был курителем опиума и словоохотливым поэтом под псевдонимом «Селими»: наверняка Махди являлся ему в опиумных грезах, и будоражили воображение (много более одаренные) стихи Исмаила — «Хатаи». Но он ненавидел (как политические течения) кызылбашей и шийю! Они казались ему страшной угрозой собственной власти и всей державе Османов. Дай им немного воли, и шах сможет прибрать к рукам всю Турцию: даже не подняв меча — через свою духовную власть.

Мурад I — предок Селима I, покоривший Балканы, — видел сон, в котором Пророк Мухаммед в белых одеждах попеременно надел ему на пять пальцев руки золотое кольцо, а затем снял его и исчез (160. 404). По толкованию сна: пять потомков Мурада будут наследовать престол, а после пятого — династия Османов прервется. Селим I был по счету... шестым! Ему было некуда отступать.

Ось венецианцы — мамлюки — сефевиды — португальцы из дурного сна вырисовывалась на глазах: дипломатической активностью, поставками оружия, торговыми льготами — еще немного, и они соединятся армиями (49. 43—45, 55). У Селима не было пространства для маневра — ни геополитического, ни военного.

Ни экономического: португальцы в Индийском океане и кызылбаши в Иране блокировали транзитную торговлю пряностями и шелками с Европой — важнейшую доходную отрасль Османского бюджета. В Леванте хищничали с Родоса рыцари-Иоанниты.

Ни идейного: суннизм явно рушился под напором шийи, а струсившие под ружьями португальцев мамлюки готовы были бросить им на растерзание Мекку и Медину.

С той отчаянной решимостью, которая заслужила ему прозвище «Явуз»-«Угрюмый», Селим принялся действовать. Его внешность как нельзя соответствовала: он был высоким, сильным, с неулыбчивым широким лицом и длинными усами — без изнеженности, без помпы, без словоблудия. Воин. Осман.

Не откладывая, Селим провел массовое девширме на Балканах среди привычных сербов, болгар, боснийцев, албанцев и впервые в Анатолии — среди еще неотуреченных греков (87. 28, 121). Численность янычар была увеличена им до 35 000 (81. 225). Умные головы среди (исступленно влюбившихся в Селима) янычар должны были задуматься о том — чье место придут занять эти юноши? И к чему им самим надо готовиться?

Селим не доверял аристократии: старой туркменской и новой капыкулу. Он не стал назначать первого везиря — «везир-и азама». Селим был сам себе «сердар» (начальник действующей армии) и (главнокомандующий) «сераскер». Он выдвинул на командные посты служак, не утонченных учебой в дворцовых «колледжах», — за боевые заслуги, таких как албанец Айяс паша, блестящий командир янычар (87. 122).

Ему претили выкрутасы и лицемерие. Он запретил работорговцам продавать рабынь, накрашенных косметикой, чтобы представить их краше, чем на самом деле (43. 203). Заподозренных в интригах везирей Селим лично перевоспитывал палкой (144. 73): так было понятнее им — и ему.

Селим собрал в марте 1514 г. в Эдирне конференцию ведущих чиновников, военных и духовенства. Он призвал решить проблему кызылбашей. Он утверждал, что воевать с Исмаилом, «освободить» “правоверных” мусульман-суннитов от угнетения шиитами является его религиозным долгом. Он приказал готовиться к войне и объявил мобилизацию (290. 510).

Но Османскую машину как заело. Даже со скрипом она не проворачивалась на войну с Исмаилом. Оказалось, что «заказа» на Исмаила, запроса решить «проблему кызылбашей», который, как считал Селим, привел его к власти, — у него не было.

Османская верхушка помнила судьбу великого везиря Хадима Али паши и бейербея Румелии Карагёза паши, а ведь их убили и зажарили в кебаб всего лишь бунтовщики-туркмены. Что будет, если Селим столкнет Турцию с подлинными кызылбашами под водительством Исмаила? Турцию ждет разгром, ее верхушку — смерть. Анатолия будет потеряна — не сомневайтесь.

Никто не смел возразить Селиму, но и в бой с Исмаилом никто не рвался. Участвовавшее в конференции духовенство даже не осудило Исмаила, а суннитской ярости Селима внимало холодно.

Селиму требовалась фетва на Исмаила, и такая фетва, чтобы исполняя ее, он мог напропалую рубить головы собственным вельможам. Но улема кызылбашей панически боялась и, устно заверяя султана в его правоте, от подписи отреклась как один (162. 471). Селиму удалось выдавить фетву из «Хамзы»: стамбульского муфтия Хамзы Сёри Гёреза (127. 147), а вероятнее — ее с готовностью поднес каирский бродячий проповедник Мевлана «Араб» Хамза. После Чалдирана 1514 фетвы на Исмаила посыпятся из османского духовенства как град. Пока же Мевлана оказался единственным смельчаком.

Мевлана не был тихим профессором медресе, он любил живой Ислам: как никто он умел декламировать Коран, читать проповеди-«вааз» и считал военных лучшими слушателями. Он был с Баязидом II при завоевании им Морона в 1499—1500 гг., будет с Селимом I при Чалдыране 1514 и с Сулейманом I при Мохаче 1526. Мевлана обожал войну, кровь, трупы врагов: он понимал, что целью фетвы на Исмаила является для Селима война, а не религиозное осуждение — и он выдал ему фетву на джихад (290. 535, 538). Она была составлена не как правовой дискурс «вопрос-ответ», а как яростная прокламация (20. 147).

Единственно возможным для мусульман оправданием войны с другими мусульманами является признание их отступниками и еретиками. Хамза уличил сторонников Исмаила во всех возможных пороках: от нарушения Божественного закона и политической агрессии — до пьянства и сексуальных извращений — «зина» (101. 230—231). Убивать шиитов он объявил «священной обязанностью» мусульман, а их пожитки, женщин и детей — законной добычей «правоверных» (19. 111—112). Убивать, убивать, убивать! А всех павших на войне с кызылбашами Мевлана наперед провозгласил шахидами.

Но даже для Мевланы, если фетва на шиитов была возможна, до фетва на суфийское суннитское движение, каким являлись Сафеви-кызылбаши, — была совершенно недостижима. Поэтому Мевлана и Селим совершили подлог: они объявили кызылбашей шиитами, а шиитов — кызылбашами. Выверт был лживым, но (как показывает историографическая традиция вплоть до наших дней) результативным. Ему в подкрепление придумали приговор, якобы вынесенный самим Пророком: «В Последние Времена Персия будет наполнена отступничеством-“фитне” и станет “неверной”» (290. 505).

Гораздо быстрее, чем до глотки Исмаила, Селим постарался дотянуться до его кошелька. Он ввел торговую блокаду Персии, нацеленную на то, чтобы нарушить экспорт персидских шелков через Анатолию, Сирию и Египет — в Европу (19. 113). Шелка, складированные в Бурсе, он конфисковал, а персидских торговцев — рассадил по темницам. Селим верно считал шелка главным источником звонкой монеты в казне Исмаила, а ведущих ее персидских торговцев — теми агентами, которые могут доставить шаху передовое европейское оружие и советников, а также обеспечить связь для заключения союза с Венецией и мамлюками. Координацию действий между мамлюками, венецианцами и Сефевидами он старался сорвать изо всех сил.

Селим сделал ставку на курдов — с их помощью он устроил в 1513 г. настоящий погром среди малоазийских туркмен. Если Сафи-ад-Дин и был курдом, Исмаила курдские вожди за своего не считали. «Убить одного шиита более угодно Аллаху, чем 70 христиан» — вошло у Селима в поговорку. По новым османским порядкам резня не была беспорядочной: сперва чиновники Селима тщательно зарегистрировали всех подозреваемых в симпатиях к шийе и кызылбашам до третьего колена, то есть включая потомков тех, кто симпатизировал еще Джонейду и Гейдару. Затем он приказал их вырезать («катл») — более 40 000 мужчин в возрасте от 7 до 70 лет (20. 147).

В дополнение к казням Селим провел массовые чистки с переселением целых племен на Балканы. В Амасье резня была такой, что ее жители даже сегодня протестуют против наречения одного из больших Стамбульских мостов именем Селима Явуза. Когда год спустя Селим поведет армию на Исмаила, в тылу у него не будет ни шиитской пропаганды, ни кызылбашских восстаний, ни даже ропота.

Чтобы зараза Сафеви и шиизма не поглотила вконец тарикат Бекташи, Селим I закрыл штаб-квартиру учения в Киршехире, выдворил его главу-«челеби» и разогнал наставников-баба. Но янычары держались за Бекташи так крепко, что сменить его другим суфийским тарикатом Мевлеви — Селиму не удалось (264. 94).

Следуя с армией, Селим поклонился гробнице Сейида гази, где гнездились абдалы и Бекташи. В Конии он раздавал милостыню нищим (290. 571). Память о резне в Анатолии была совсем свежей, и султану требовалось как-то стать «ближе к народу».

В трех письмах на турецком Селим выслал Исмаилу объявление войны, кивая на полученные им против шаха фетвы. Он называл себя в письме «убийцей нечестивых и защитником набожных» новым Александром (Македонским), а шаха — «амиром проклятых» и новым Дарием.

«Только когда в лесу нет льва, шакал входит туда, как герой!» — Исмаил напомнил султану, что «потомки халифа Али» еще никогда не терпели поражения, а все его потуги назвал достойными не правителя, а обкурившегося гашишем писца (290. 566—568). И приложил к посланию горшок с анашой. Оскорбленный Селим казнил послов шаха (19. 115).

То было яснее фетв: война.