Flash-версия сайта доступна
по ссылке (www.shirogorov.ru):

Карта сайта:

Изнанка ИХ. Часть 3. Глава 6. Прыгающая рыбка и нападающий тигр

6. Прыгающая рыбка и нападающий тигр

 

Вновь Шеин очнулся лишь когда Кати пыталась остановить машину. Она забылась и теперь слишком резко по гололеду давила на тормоза – машина виляла капотом, моталась колесами и вырывала руль. Шеин ударился в дверь коленом, локтем – в какой-то выступ впереди и только потом сумел собраться. Развернувшись почти поперек дороги, автомобиль вылетел далеко за обочину и замер – еще немного прежней инерции, и он наверняка бы перевернулся.

Сначала Кати, а вслед за нею и Шеин неохотно вылезли наружу и по глубокому снегу, больно барахтаясь в твердых обломках наста, выбрались на дорогу. Окружающий мрак был ослепительно, подавляюще абсолютным, кромешным. Но вскоре глаза научились различать его оттенки и по ничтожным приметам угадывать мир.

Дорога, к которой они вернулись, была узкой, но проезжей, конечно – далеко не широкая гнавшая их из города трасса, но и не проселок. Вблизи маячили какие-то заросли, и нигде в округе не было ни огонька, ни малейшего запаха, ни звука – Шеин вопросительно посмотрел на Кати: как ее угораздило убить машину в такой безнадежной глуши? Зачем?

А Кати куталась в шубу и молчала. Шеин взглянул ей в лицо, туда, где во мраке должны быть глаза, обнял плечи, но Кати сразу отскочила – не время. Взявшись за руки, они медленно, чтобы не потерять дорогу, пошли по обочине в том направлении, откуда принес их вздорный автомобиль.

Около сотни шагов, показавшихся Шеину нескончаемыми, они двигались молча, слепо – жадно впиваясь глазами в каждый всплеск слабого белого свечения, изредка приносимого порывами ветра вместе со снегом в лицо. Внезапно Кати остановилась и задумчиво повертелась на месте, пиная ногами крупные твердые комья снега на обочине и разглядывая ближайшие кусты. Она искала что-то, но никак не могла собрать необходимых для полной уверенности примет – видимо, никогда не забиралась сюда ночью, пешком и одна.

Шеин на несколько метров сошел за обочину и опустился на корточки, в свежих наносах снега он нашел плотно утрамбованную колею – след уходящего в заросли небольшого проселка. Не это ли ищет Кати? Вдруг совсем недалеко, в каких-нибудь десятках метров, глухо, словно простужено, забрехала собака. Она кашлянула лишь несколько раз и смолкла, но Кати буквально бросилась на лай. Спотыкаясь, скользя и не разбирая дороги, она побежала так быстро, что Шеин с трудом догнал ее и ухватил за рукав. Раздавленная его цепкими пальцами, Кати чуть угомонилась и замедлила шаг.

Они шли ощупью, то теряясь на голой середине проселка, то тыкаясь в самую гущу твердых как стальная проволока замерзших ветвей на обочинах. Исцарапанные, они шарахались прочь – вновь на пугающую неизвестностью середину дороги, где единственным доказательством того, что они заблудились на земле, а не в космосе или в аду, оставалось тепло собственных напрочь спаянных ладоней и накрепко скрученных пальцев. И упрямо верили ему, хотя все вокруг – густой до ощупи холод и пробирающее насквозь отсутствие света – безнадежно подтверждало ошибку.

Исцарапанные и уставшие от необходимости друг друга, они прорвались сквозь кусты и почти прямо перед собой увидели большой деревянный забор с широкими, обитыми железом воротами. Не выпуская Шеина, Кати поймала болтающуюся на веревке колотушку и несколько раз стукнула в ворота. Весь мир вдруг треснул от ее слабеньких несмелых ударов: искрящийся космос улетучился ввысь, мгла сгустилась, еще секунды назад насквозь подсвеченные снегом как легкая летняя паутинка кусты выросли сплошной стеной, из-за забора раздался сонный и злой собачий хрип.

Кати испуганно прижалась спиной к воротам, а Шеин даже прикрыл ее от опасности плечом. Через несколько минут сплошного страха – «нам негде затаиться» – раздался громкий окрик: «Кто?». Кати было достаточно только произнести свое имя, и врезанная в ворота калитка распахнулась. Когда они проникли во двор, встретивший их горбатый человек опустил лицо – Шеин был чужим. В тусклом свете фонаря он исподлобья украдкой разглядывал их исцарапанные лица и измазанную снегом одежду. Поймав его немой вопрос, Кати призналась, что они пришли одни, а застрявший автомобиль бросили за перекрестком. Потом она устремилась в дом. Его жарко натопленные комнаты оказались пусты.

Кати уселась поближе к печке в угол на широкий, потрепанный, но прикрытый новым ярким покрывалом диван, жадно вытянула к теплу ноги и лицо. А Шеин упрямо ходил из угла в угол и изредка цеплял ее глазами: он хотел, чтобы Кати заговорила первой, объяснилась, но она – молчала. Спустя четверть часа впустивший их горбун принес большой горячий чайник, достал из застекленного шкафа несколько чашек с блюдцами и, не говоря ни слова, посмотрел на Кати. Она мгновенно потупила глаза, а потом, бегая взглядом по полу и потолку, бледнея и вздрагивая, сказала:

– Мы переждем здесь несколько дней. И Он может приехать. Иди пока к себе. Я встречу его сама, – Кати нашла в себе достаточно сил, чтобы закончить твердым приказом.

Когда они вновь остались одни, Шеин налил себе чаю, хлебнул, обжигаясь, и низко нагнулся, чтобы заглянуть за занавеску в небольшое окно. Сначала ему показалось, что закрыты ставни – настолько плотный и непроглядный мрак он увидел, но затем глубина ворвавшейся в глаза опасности подсказала, что такова была ночь. Шеин отпрянул от окна и поежился. Еще отхлебнув чаю, он присмотрелся к Кати. Она уже успела незаметно привести себя в порядок – подколоть прическу и поправить косметику, но все эти внешние ухищрения уже не помогали ей. Яркие тона и любимые изумруды никак не вязались с отстраненностью ее существа, они словно висели в воздухе, не прикасаясь к бледной коже и обескровленным губам, отдельно от перевернутых в себя глаз и непослушных волос.

Кати пыталась вернуть себе прежнее лицо, но не сумела. Эта утомительная борьба выступила тяжелой испариной на ее лбу и щеках, а глоток раскаленного чая разогнал жар по всему телу. Кати свернулась в плечи, задрожала: холод никак не отпускал, а теперь еще этот жар – две крайности невозможно уживались вместе, чтобы терзать ее.

– Что же мы будем здесь дожидаться? – разбудил ее от собственных мыслей Шеин. – И кого?

Раздосадованная его присутствием здесь Кати отвела глаза после секундного встречного взгляда и нехотя проговорилась:

– Пока все они исчезнут. Убьют друг друга. Твои и мои. Скоро. Сталин при смерти.

В этот момент, ожидая подобный ответ и запасаясь невозмутимостью, Шеин пил чай и тут же поперхнулся: он преуменьшил упорство Кати... Нет, он недооценил изощренность того часового механизма, который движет заводную балеринку и продолжает точно выполнять все заданные движения, несмотря на то, что уже давно изошла в отчаянии кричащая кукушка души. Механизм будет действовать, пока не иссякнет сила толкающих его пружин...

Вспомнив, как набухло кровью лицо Берии от сообщения по заранее придвинутому под локоть телефону, Шеин вздрогнул и разлил свой чай, почти целую чашку. Крутой кипяток по рукам привел его в чувство – он судорожно напряг их, чтобы не дрожали, и налил еще. Забывшись, Шеин схватил чайник прямо за ручку, без полотенца, и до пузырей сжег ладонь. Но не почувствовал боли и с удивлением разглядывал вспухшие полосы воспаленной кожи. В этот момент окна комнаты вдруг стали белыми, вылетели внутрь и размазались по стенам – фары, много фар, больше, чем на одном автомобиле. Еще через минуту раздался треск двигателей и хлопнули двери.

– Он, – сказала Кати и выпрямилась, – Берия.

Она сделала над собой последнее усилие и превратила лицо в восковую маску. На большее ей не хватило самообладания, и маска сохранила все налипшие на подлинном лице чувства, господствующим среди которых было озлобление затравленной собаками, но не желающей выпускать из пасти добычу лисицы, сохраненное потом, по просьбе охотника, в чучеле. Хорошо, что в комнате не было зеркал – Кати сама бы, наверное, до смерти перепугалась.

Заслышав тяжелые шаги, Шеин подальше отодвинулся от двери. Он оказался прав в своих подозрениях: чем-то Кати притягивает их всех. Когда дверь открылась, Шеин опустил лицо и отвернулся к противоположному углу комнаты – ему было бы неприятно выглядеть таким же загнанным, как Кати.

В отстраненности Шеин пребывал недолго – какой-то странный булькающий звук в горле Кати заставил его вернуться. С удивлением он поднял глаза: кроме них в комнате было двое – Старик и худощавый. В потоке вдавленного фарами сквозь окна и занавески света они казались адскими выбеленными существами, сросшимися в ногах с сиамскими близнецами своих зачерненных теней.

Шеин скупо улыбнулся им и коротко выругался про себя – не ожидал. Потом почему-то пожал плечами и перевел взгляд на Кати. Она же очнулась только теперь. Когда дверь открылась, Кати вскочила, ее лицо исказилось улыбкой – и так она застыла, пока горло вновь не научилось звукам.

– Они, – двумя нелепыми слогами ее голос обломился из громкого звонкого крика в сиплый хрип. Старик издевательски-тщательно разглядывал Кати и от удовольствия даже прищелкнул языком.

– А ты думала сбежать от нас, кисуля? Когда половина всей разведки работает за Шеиным. А вторая – за тобой! Тут даже тебе – не извернуться!

Худощавый шагнул к ней, Кати отпрянула и упала на диван. Завизжала:

– Не подходи! Не прикасайся! Убери его... Убей! – Кати кричала Шеину и, извиваясь, всеми силами вжималась в диван.

Худощавый обернулся в открытую дверь и громко крикнул. В комнату сразу вбежали несколько человек охраны, забрали у Шеина пистолет и обшарили его, подняли выпавший у Кати на диван маленький дамский пистолетик и вопросительно обернулись к худощавому: обыскивать ли ее? Худощавый отрицательно покачал головой и подбородком указал на дверь – они вышли.

Тогда он взял стул и вольно, нога на ногу, развалился напротив Кати, глядя ей прямо в лицо. Глаза Кати мгновенно стали стеклянными и прозрачными.

– Зачем же ты пошла к Берии? Он ведь убил твоего отца, а тебя я едва спас от него. Я мало тебе предлагал? Или хочешь все? Ты думала, мы не сможем договориться со Стариком? Теперь ты не нужна мне... А ведь была такой славной девочкой...

От хлесткой, с размаху, пощечины Кати худощавый покатился вместе со стулом на пол и смешно упал на четвереньки. Кати захохотала: звонко, истерично, отчаянно. Худощавый поднялся, отодвинул стул подальше от нее и присел на самый краешек. Несколько раз он порывался что-то сказать, но сдерживался, пока не успокоится Кати. Шеин наблюдал за ними словно зритель – сцену: никто не замечает его присутствия, только Старик иногда кидал настороженные взгляды или умильные улыбки. Видимо, он уже не понимал Шеина. Хотя то, что Шеин давно перерос предложенную ему в начале спектакля роль, было ясно. Поэтому Старик ощупывал его, но так и не догадался – разве мог он предположить, что Шеин попросту перестал играть, что решил этой ночью побыть собой – ведь ему самому уже никогда не вернуться к себе слишком извилистой дорогой от оборотня – к оборотню и от оболочки – к оболочке.

Наконец Кати угомонилась, вытянулась в кресле, опустила веки и страдальчески, раздавленно улыбнулась.

– Как я ненавижу тебя!

Шеину стало противно. Он почувствовал себя половинкой разорванного дождевого червяка, обреченного никогда вновь не срастись со своим прежним кусочком. Словно дождавшись, наконец, желаемого, худощавый немедленно вскочил и за волосы бросил Кати на диван:

– Не притворяйся! У тебя не бывает истерик! Ты понимаешь меня! Что знает Берия?!

С визгом Кати стала пинать худощавого ногами и орать:

– Он знает все! Все! Все!

Кати извивалась и крутилась по дивану действительно как червяк, наконец вырвалась, попыталась вскочить, но худощавый ударом в плечо отбросил ее назад, выхватил пистолет. При виде упертого прямо в лицо ствола Кати немедленно замерла. Похоже, у нее действительно не бывает истерик. Худощавый же с наслаждением поводил стволом ее подбородок из стороны в сторону.

– Ты сделала ошибочку, милая.

В это время Старик обернулся к Шеину:

– Жаль, что ты не убил ее. Правда, что она говорит?

Шеин сложил пальцы замком и хрустнул суставами. Он решился на провокацию:

– Неправда, – два эти слова мгновенно изменили в комнате все.

Калейдоскоп событий, кружившийся еще секунды назад быстро, как обод колеса, внезапно вдребезги лопнул, поддерживающие его логические спицы разлетелись, а вращение центра колеса – поведение Кати – стало загадочным, необъяснимым. Зачем тогда она здесь? О чем другом может говорить с Берией? А сам-то Шеин как узнал? Даже Кати застыла от неожиданности, а что говорить о других? Шеин позволил жить этой внезапности лишь пару секунд, но им показалось – вечно. Словно они родились и умирают в оцепенении.

– Берия знает много больше, – Шеин опять нарочно не закончил, осекся.

Ожившая Кати метнула на него недоуменный взгляд. Старик молча опустился на скамейку: о чем он говорит? Разве можно знать больше, чем они? Еще одна изматывающая пауза, немота на истощение.

– Сталин при смерти. Сталин умирает. С вечера.

Шеин облизал губы, с трудом пропустившие эти слова. Он осмотрелся: нет, Вселенная не содрогнулась. Не шелохнулись даже глубокие тени под низким, оклеенным пожелтевшей бумагой потолком. «Слава богу, кажется, я – не сумасшедший».

Умирает Сталин. И никто не знает об этом, кроме Берии. У него недопустимо развязаны руки. Спрятав смерть на несколько суток или часов, он многое сумеет выиграть: изолировать своих врагов, стянуть к Москве войска – и перехватить власть. Что же, Старик дал хорошую подсказку, и пусть его слова были враньем, пусть он хотел получить от Шеина другое – пора использовать ложную версию в ущерб настоящей. Старик не сможет увернуться, поспешит доложить членам Политбюро и военным – Берия потеряет внезапность и время, будет бить невпопад и на чем-то споткнется. Не сразу, его враги успеют устать и передраться – никто не повторит безмерного и гибельного сталинского господства.

– Врешь! – заорал Старик на Шеина, но тут же осекся, обернулся к худощавому: – вот почему Берия не здесь, вот почему не приехал, вот почему она пошла к нему – он все получит, если победит. Без нас, мы больше не нужны ему. Возьмет все. Надо остановить его. Я – еду. Горбуна заберу с собой. А эти двое, – он обвел пальцем Шеина и Кати, – остаются тебе. Сделай что-нибудь с ними.

Старик задержался лишь для того, чтобы подарить им безвекими глазами заспиртованной ящерицы свою улыбку, и выбежал из комнаты.

Провокация удалась. Когда машины Старика и его сопровождения спеша вылетели со двора, Шеин встал и выглянул за окно: автомобиль худощавого с включенным мотором стоял пустым, видимо, он не успел взять много людей, а обычные шофер и пара телохранителей ждали в прихожей. Провокация удалась даже лучше, чем Шеин предполагал.

При первом же шаге Шеина от окна худощавый уставил в него пистолет – Шеин дернул бровью, ухмыльнулся и взглядом показал на Кати. Худощавый скосил на нее глазами.

Кати выдала себя. В диване уже не лежала, а сидела, туго вдавив тело в обивку, совсем другая Кати. Обезумевший от погони за пищей хищник, не помнящий ни о чем, кроме горла жертвы, ни о минуте после того, как насладится кровью, брызжущей в зубах и пенящейся на языке. Худощавый заметил эти перемены в Кати так же быстро, как Шеин. И так же мерзко по его спине побежала мокрая дрожь. Ему стало не до Шеина. Потому что, прочно уперев плечо в спинку дивана, Кати держала на полусогнутых руках слишком тяжелый для нее, но привычный и любимый армейский пистолет.

– Схожу-ка я за кипятком, – Шеин потянулся к чайнику.

Стрельба и трупы были опасными, лишними, он хотел бросить чайник в Кати, выбить у нее пистолет и сразу разоружить худощавого. Но Кати слишком уже опасалась Шеина и на всякий случай – выстрелила.

Она попала худощавому в запястье. Он потерял пистолет и захватил рану здоровой ладонью. Шеин тут же метнулся к двери и задвинул щеколду. Кати вскочила и направила ствол ему в лицо. Но это слабое движение сразу выбило утлое суденышко ее тела из того хрупкого нервного равновесия, в котором его сковывал твердый угол дивана. Лицо Кати исказилось, губы дернулись, сжимающие пистолет руки охватила дрожь, сначала слабая – и Шеин с каким-то дьявольским интересом следил, как плавает перед его глазами ствол – потом сильнее, и наконец дрожь превратилась в судороги.

Кати громко крикнула что-то нечленораздельное, животное, и выстрелила. В последний момент то ли руки окончательно подвели ее, то ли Шеин качнулся, то ли она сменила цель, но первая пуля ударилась в стену, а следующие – в худощавого. Кати с остервенением жала на курок, ее плечи и локти конвульсивно дергались, зрачки расширились, лицо окаменело отталкивающей маской, но на таком ничтожном расстоянии все пули ложились в цель. Кати опустошила всю обойму и почти размазала худощавого. Даже когда патроны кончились, она еще долго продолжала дергаться и трепыхаться, словно стреляет.

Потом резко остановилась и замерла. Видимо, тишина оглушила ее. Она выпустила пистолет и опустилась на диван. Вряд ли у Кати был обморок. Она мелко тряслась, безумно уставившись в видимую ей одной точку на потолке, и негромко выла или скулила. Но не плакала – Шеин не заметил слез.

Шеин присел рядом с Кати и тихонько погладил по голове. Молча – он не знал, что говорить. Не открывая глаз, Кати выбросила руки и с силой прижала его голову к груди. Глупая, она рассчитывала, что здесь, немедленно, сейчас Шеин станет спасительной гранью, позади которой останутся боль и сожаление о прошлом, что он окажется забвением. Увы, но этого не случилось.

Удивленная, Кати подняла веки и ослабила объятия. Глаза Шеина, внимательные изучающие глаза, взбесили ее. Она с размаху ударила его и закричала – Шеин старательно закрыл ей рот ладонью. Произошло то, чего он так боялся. Рядом с ним – Кати, способная выкинуть все, что угодно. Конечно, у нее есть оправдания, и он их хорошо понимает, но сейчас близость к ней стократно усиливает опасность. А ему – не покинуть Кати. Кто, как не он, так тяжело ее ранил – тело, душу, сердце? Кому, кроме него, еще нужна эта женщина? Ненужная даже себе. Она же беззащитна как младенец. Ее выздоровление может затянуться на недели, а им отведены минуты. Несравнимо. Смешно.

Удары в дверь и крики становились все настойчивее и сильнее. Шеину оставалось заставить Кати грубо принудить подчиняться. Пусть даже этим он нанесет лишний удар по хрупкому и уже треснутому хрустальному шару ее рассудка.

Он вспомнил урок, который Кати преподала ему у Собора. Шеин размахнулся и влепил ей пощечину, надеясь добиться болью хотя бы краткого и слабенького просветления. Кати очнулась. На секунду вырвавшийся из ее освобожденного рта крик был коротким, сдавленным и тихим – на большее ей не хватило сжатого истерикой дыхания. Рывком Шеин поставил Кати на ноги и вплотную взглянул на нее – она повеселела. Кати в упор посмотрела на Шеина и злорадно ухмыльнулась. «Она действительно сошла с ума», – решил Шеин и толкнул к печке – ну хоть какое-то укрытие. Кати споткнулась, растянулась по полу, но быстро вскочила на ноги. «Ты не понял»,– ясно прозвучал ее шепот. Она сжала запястье Шеина и потянула за собой. Кати распахнула створки старого платяного шкафа и ногой с силой выбила заднюю стенку. За ней показался узкий мрачный проход. Шеин с силой толкнул в него Кати, прыгнул сам и успел зацепить дверки шкафа, чтобы закрыть за собой.

Из короткого лаза, также через шкаф, они оказались во второй, совершенно отдельной, половине дома. Кати бросилась к выходу, а Шеин еще задержался на минутку, чтобы кочергой разбросать по комнате горящие угли и дрова из печки – пожар, все же легче уйти. Выскочив наружу, Шеин прыгнул в машину – Кати нажала на газ. Машина задним ходом в щепки разбила ворота и развернулась в глубоком снегу. Когда они достигли зарослей, по ним уже стреляли вдогонку. Но было поздно: машина выскочила на дорогу и ее мощный двигатель уносил их прочь.

Кати гнала автомобиль до ближайшего холма. Узкая просека, в которой лежала дорога, смотрела на горящий маленький хуторок прямо, как прицел пистолета. Впереди, на востоке, уже забрезжило утро. Они вышли из машины, чтобы яснее видеть пожар, пылающий словно в вулкане, вскрытом в самом сердце России.

Необычно яркий и густой мартовский рассвет постепенно раздвигал его границы, превращая кратер пожара в гигантскую огненную воронку, в которой, казалось, мгновенно плавились снег и лед, сковавшие холмы и равнины от предела и до предела. И лишь настойчивое хрустение примороженного наста под ногами постоянно напоминало о том, что это – обман, что весна в России остается ложью.

Пока еще, уже недолго, но иллюзией.

Шеин покрутил головой, чтобы размять позвонки, и сильно хлопнул дверью автомобиля, надеясь разорвать глубокую задумчивость Кати. Но она продолжала молчать и недвижно, неотрывно смотрела на пылающие внизу уголья пожара. Словно выпуклые линзы, ее зрачки концентрировали и непомерно увеличивали их мощь, и казалось, что весь мир объят одним лишь пламенем. Шеин положил ладонь ей на глаза и почувствовал, как, закрывая их, она мягко коснулась его кожи ресницами.

– Все, – шепотом процедил Шеин и теперь уже не для того, чтобы прогреть мотор, а чтобы уезжать, включил зажигание.

Колеса взвизгнули по насту, и машина медленно, раскачиваясь, выехала на дорогу. Недолго, так мало они оставались одни. Как жаль, что им никогда уже не обрести такой пустоты вокруг: ни прошлого, ни будущего, лишь лес, снег и сумерки без горизонтов.

Но Шеин был весел, и Кати – смеялась.

Их развязка не наступила еще.

Проекты

Хроника сумерек Мне не нужны... Рогов Изнанка ИХ Ловцы Безвременье Некто Никто

сайт проекта: www.nektonikto.ru

Стихи. Музыка Предчувствие прошлого Птицы War on the Eve of Nations

на главную: www.shirogorov.ru/html/

© 2013 Владимир Широгоров | разработка: Чеканов Сергей | иллюстрации: Ксения Львова

Яндекс.Метрика