Flash-версия сайта доступна
по ссылке (www.shirogorov.ru):

Карта сайта:

Воля грозного ангела. О пользе слуг и подарков

О пользе слуг и подарков

 

Напрасно Давид вообразил себя невидимкой. Не успел он и шагу ступить близ добычи, а зоркий глаз зверя, искоса, уже высмотрел его.

Едва с Покровки их с Аннушкой сани подкатили к тупичку, где располагался облюбованный юношей постоялый двор, как что-то, похожее на большую лохматую псину кубарем скатилось с высокого сугроба и, распрямившись перед самыми лошадьми, так напугало их, что те забились в упряжи, заметались по дороге, чуть не вздернули на дыбы. Волк! Да нет же – волки, в городе, среди бела дня? Человек в вывернутом наизнанку тулупе скакал перед хрипящими лошадиными мордами. Давид прицелился было со всего маху выволочь бродягу кнутом, но вовремя удержался. Истома!

– Стой, мой господин, остановись, - кричал верный слуга.

– Что случилось, проказник? – Давид снова тронул сани и горбуну пришлось отскочить в сугроб. - Ты пропил моего коня? Приказчикова жена соблазнила тебя? Наша гостиница опять выгорела дотла?

– Хуже, господин, много хуже! – Поспевая за с санями по глубокому снегу Истома не смог бы выговорить и этого, но вовремя заскочил на полозья. - Стой, остановись!

После втройне удачного утреннего предприятия Давид находился в приподнятом расположении духа: он завладел любимой, получил подтверждение ее любви и, походя, утер нос самой Марье Годуновой. Юноша почувствовал себя настолько сильным и удачливым, что, ему казалось, все царства мира уже распростерлись у его ног.

– Ты видел живого черта? – Раскатисто рассмеялся наш юноша. – Живого черта под печкой?

– Не такой уж я дурачина... – Немного отдышавшись, обиделся слуга. – Хуже, много хуже! Я видел тысячу... не стану врать, господин, но целую дюжину чертей, наверняка...

Он не успел договорить, как из-за полога саней высунулось прекрасное личико Аннушки. Видимо, в голосе Истомы ей послышалось нечто такое, что она поспешила посмотреть на говорящего. От одного взгляда на нее, Истома забыл, что ему надо держаться, потерял равновесие и со всего маху полетел в сугроб. Но и девушка тут же метнулась обратно за полог. Однако, не успел Давид остановить сани, чтобы подобрать горбуна, как она показалась вновь.

– Ну-ка, постой! – попросила девушка возлюбленного. – Послушай его, ему есть, что сказать!

Все верно, Давид был занят собою, а Аннушке хватило одного взгляда на горбуна, чтобы понять, что тот не может ничего толком вымолвить не из-за глупости, одышки или смущения перед хозяином. От ужаса!

– Ты женился, мой господин? – Барахтаясь в сугробе забормотал Истома.

– А вот это – не твоего ума дело! Она – переодетая крымская ханша. Мы поменяем ее на город Азов. Там я буду царем, а тебя назначу старшим воеводой...

– Было бы недурно, я справлюсь, мой господин. – Горбун вылез из сугроба, стянул шапку и поклонился Аннушке. – Но я на твоем месте подумал бы, как и Азов взять, и красавицу сохранить. А еще лучше – забрать все Крымское ханство. Вот плечи расправим, разгуляемся...

– Хватит придуриваться! – оборвал слугу юноша и, спохватившись, смягчил ненужную резкость. – Ты никогда не станешь иноком, Истома. Встретил - мычишь, как будто язык к зубам примерз, увидел красавицу – тараторишь, словно их у тебя во рту десяток. Ну, отведи нас в сторонку и рассказывай.

Истома, все оглядываясь на Аннушку, схватил лошадей под узду и бегом загнал сани под самую монастырскую ограду. Привязав лошадей к первому попавшемуся дереву, по знаку Давида, он полез вслед за ним в теплые, темные сани.

Девушка, поняв, что горбун – верный слуга ее возлюбленного, перестала стесняться его. И не потому, что слуг в то время не считали за людей, напротив, потому, что испытанным слугам много больше, чем чужим, даже самым благородным господам, доверяли. Но сам Истома продолжал смотреть на красавицу с некоторой оторопью и первое время, начиная свой рассказ, даже немного заикался. И вот, что он поведал, преодолевая свою застенчивость:

– С утра сегодня, как господин мой Давид загодя повелел, я поднялся потемну и отправился седлать коня, прекрасная госпожа.

Истома не осмеливался глянуть на девушку прямо и продолжал старательно рассматривать роскошное убранство саней пока она, поймав его мимолетный взгляд, не улыбнулась навстречу так ласково, что смущаться дальше - значило обидеть ее. И горбун, на всякий случай, стал обращаться в своем рассказе не к Давиду, а к Аннушке.

– Проходя по двору нашей гостиницы к стойлу, я заметил что у ворот, открытых почему-то, крутятся такие же молодцы в черном, как той злополучной ночью, не будь она помянута. Черные кафтаны, черные полушубки, черные шапки с серебрянными крестиками... Не знаю, рассказывал ли тебе мой господин о нашем несчастии?..

Девушка торопливо кивнула. Промолвила:

– Патриарший полк. Черная стража...

Ее лицо, взгляд, ее напряженные плечи были само внимание.

– Признаюсь, мне стало не по себе. Я быстренько накинул на коня уздечку, захватил седло и поскорее вывел его задним двором в монастыркое стойло, - есть там у меня знакомые конюхи, а сам вернулся к воротам, другой дорогой, снаружи, посмотреть. Едва светало, они меня не заметили. Так вот, к этому времени весь двор уже кишел ими. Их было не меньше дюжины. Несчастного приказчика они выволокли из теплой постели за волосы, босого, пытали о чем-то. Убили бы, наверняка, если бы он сразу не признался. Получив от него, что хотели, они бросились в гостиницу. В твои покои, господин! Хорошо, что я зашел прежде них и успел унести все вещи...

При этих словах слуги Аннушка и Давид весело переглянулись. Истома смутился:

– ...Вещей-то немного, но не оставлять же негодяям? Они и хозяйское-то добро в наших комнатах перевернули вверх-тормашками, будто искали что-то. Даже половики разодрали и в печь залезли. Покрутились они, покрутились, ничего не нашли – и в конюшню. Из конюшни – в сарай. Оттуда – опять к приказчику. Спрашивали, не съехал ли ночью господин? А он отвечает: не знаю, спал. Они привратника, ну а тот, всем известно, нальется с вечера так, что только к полудню просыхает... Они приказчику дали пару серебрянных денег и наказали немедленно донести, если ты появишься. А в твоей комнате своих троих оставили, с ружьями, засадой. Мне повезло, обо мне не распрашивали, а приказчик, не осел, не проболтался. “Я - говорит, - все, о чем пытали, выдал чистосердечно, куда мне деваться? А о тебе, говорит, не допрашивали. Да и кто ты такой, чтобы о тебе знать?” И то верно. Так я покрутился немного, послушал, о чем они болтают. Дело недоброе – Марья Годунова их послала. Требует тебя найти. И еще одного называли... Шар... Шел...

– Шелефетдинов! – Дружно воскликнули Аннушка и Давид.

В голосе влюбленных было много больше отчаяния, чем уверенности, и Истома, глядя на них, даже всхлипнул.

– Называли тебя страшным государевым преступником, литовским лазутчиком и даже сыном изменника князя Курбского. Вот, что придумали. Брать им тебя приказали только живым, а не мертвым, чтобы ты во всем сознался и измену выдал. Худо дело, господин...

– Худо, верный мой Истома, - следом за слугою, нахмурился Давид.

– Дело не так уж плохо, как кажется, - с неожиданной в молоденькой девушке рассудительностью заметила Аннушка, - сегодня в ловушку не попались, спасибо тебе, Истома, и слава Господу. Что же до измены... Государевых изменников не патриаршие люди задерживают, а дьяк со стрельцами. Черная стража охраняет особу патриарха и ближних. Исполняет тайные поручения. Если за Давидом охотятся они, значит перед судом не в чем его обвинить...

– Не так уж плохо... – откликнулся Давид. – Лучше перед судом предстать и оправдаться, чем тебя подстрелят в подворотне, как бешенного пса...

– Перед судом – верная гибель, милый. В Москве судиться – не во Ржеве. А в подворотнях... ты один раз уже показал им, где раки зимуют!

– Тем хуже для нас... Злые они. Дело пропащее... – непрошенно вставил Истома. – Молодец, да девица, да горбун. Завтра донесут, послезавтра повесят...

– Не скули! – рассерженно оборвал слугу Давид. – Что ты трясешься, как осиновый лист? Воевать, так воевать! Не хочешь, вылезай и ступай! Жалованье я тебе вперед заплатил. Ты же первый и донесешь! Прочь! – Давид толкнул горбуна в плечо, пытаясь выбросить из саней, но тот, проявив необычную юркость и цепкость, удержался. – Накаркаешь на нас, проходимец, с виселицы сорвусь, но достану!

Давид замахнулся, чтобы хорошенько смазать Истоме по уху, но Аннушка удержала его.

– Вспомни, он спас нам жизнь!

А слуга, вместо того, чтобы выскочить из саней и пуститься на утек от разъяренного господина, низко поклонился ему и степенно произнес:

– Ты нанимал меня до Пасхи, господин мой Давид. До Пасхи и послужу. Что мне по помойкам мыкаться? Пропадать, так вместе. Четвертуют, и то ладно, все ж веселее, чем бродяжничать и сдохнуть от голода... Позволь одно местечко, где нам укрыться. В Хлынове, на Успенском вражке,* есть домовая церковка Григория Неокесарийского. Знавал я монаха, что там живет. А при ней – особняк большой, ничейный. Люди его сторонятся. Старец тот любит всех, кто не в ладах с этим миром. Сам-то не очень с ним дружит. Верит, что свет белый – обитель дьявола. Ждет скоро Второго Пришествия. Не проболтается. Да и кому он скажет, отшельник?

– Чей особняк? – Настороженно спросила Аннушка. – Родовой?

– Вот именно! – Чему-то обрадовался Истома. – Родовой... Малюты Скуратова! Едва достроил, когда сгинул во славу государю. А кто будет в нем жить? Страшно! Хоть и Никитская рядом, и Тверская-Царская. Хоть и сам он, царь, бывал там. Батюшка Иоанн Васильевич. Гулял, дела вершил, даже молился... Стрельцы и дьяки, все же люди – от того особняка за полверсты шарахаются.

– Заманчивое предложение! – воскликнула девушка.

– Побойтесь Бога! – Начал было Давид, ему вспомнились необычные обои в приемной Богдана Бельского. – Малютин дом кишит чертями, призраками убитых...

– Не забывай, милый, - образумила его Аннушка, - мы от Марьи прячемся. А она - дочь Малютина. Ворон – ворону глаз не выклюет, а черт – черту рога обломать всегда рад. Дух Скуратова нас сбережет. Едем! – Не спрашивая ни чьего мнения, взяла бразды правления в свои руки Аннушка. – Вылезай, и за возжи, слуга Истома! А нам лучше схорониться. День разгулялся ясный. Время тревожное, могут и допросить, кто едет, чьи сани. Ретивых стражников, Истома, не задирай - откупайся.

Слуга еще не успел придумать, как пожаловаться на безденежье, не задевая самолюбия своего господина, а девушка, из расшитого жемчугом кошелька, уже насыпала ему полную горсть серебра. Засунув несколько монеток за пазуху, несколько, по московскому обычаю, в рот, горбун вылез из саней. Яркий свет на миг ворвался в полумрак, ослепил наших влюбленных. И погас – они плотно затянули и застегнули кожаный полог изнутри.

Тронулись. Давид, подавленный слишком резким прощанием со сказкой, замкнулся в молчании. Пока сани виляли по переулкам, Аннушка не тревожила его. Но, когда выскочили на людные проезжие улицы, где никто уже не сможет подслушать, она начала с возлюбленным тайный свой разговор. Неудивительно, что вступлением к нему стали признания и поцелуи. Сладкие плоды, созданные Небом нарочно, чтобы питать силы влюбленных. Немного утолив голод и окрепнув духом, Аннушка и Давид в полном согласии составили заговор, как им защитить свое несравненное счастье.

– Милый, помнишь, я предлагала бежать?..

– И напрасно я отговорил тебя...

– Не напрасно. Москва не обделила нас. Она дала нам случай, после которого уже некуда отступать. Я говорю о сегодняшней нашей встрече, о свидании, ненароком превратившемся в похищение... Москва, наконец, открыла нам способ добиться друг друга. Я, кажется, знаю, как мне получить у отца благословение. Есть один человек... моя тетя... которой он не посмеет отказать.

– Разве твой отец послушает кого-то? – Безнадежно улыбнулся Давид. - Суд, целование креста, поединок, переодевание, похищение – слишком много, чтобы он простил по просьбе какой-то родственницы...

– Ты пропускаешь мои слова мимо ушей, - обиделась Аннушка, - я говорила тебе, кто воспитывал меня после смерти матери...

– Царица Ирина?!

– Да, моя добрая покровительница. Я откроюсь ей... я уже открылась ей. Она поможет!.. Но есть одна сложность – ее просьба, которую я должна исполнить... Поговорим о ней после. Царица заступится за меня перед отцом – он простит. Но чтобы отдал мою руку тебе, благословил нас, нужно больше, чем прощение. Кто-то должен замолвить ему за тебя словечко, и весомое.

– Я найду просителя! – Горячо проникся задумкой Аннушки Давид, - Москва уже подарила мне встречу с Годуновым, с Романовым, с Бельским. Одного из них будет довольно...

– Если он станет царем!.. Мой отец осторожен – в змеином гнезде выжить непросто. Не послушает проигравшего. Не приблизится к падающему, не протянет ему руки, чтоб самому не упасть следом. Ты должен выбрать кого-то одного. Сделать на него ставку и добиться его заступничества. Иван Сабуров никогда не откажет взошедшему на престол.

– Но это значит, что мы должны возвести на престол того, кого изберем себе покровителем?!

– Да, и это будет не Бельский! И не надейся.

– Тогда кто?

– Трудный вопрос. Никакой прорицатель не ответит... Но я знаю способ угадать ответ прежде других! Вспомни, я говорила тебе о просьбе моей покровительницы. Сейчас она ищет того, кто назначен Небом занять престол: Годунов? Шуйский? Романов? Царица Ирина попросила меня исполнить некое поручение...

– Переписка...

– Ты внимательно следил за мной, милый. Но теперь – больше, чем переписка. Она попросила меня собрать вместе всех, кроме правителя и передать им ее устное послание. Сегодня вечером я должна буду сделать это... – Девушка прикусила свои очаровательные губки... - И не смогу...

– Но у тебя есть я! – Вспыхнул Давид.

Аннушка поняла, что невольно оскорбила возлюбленного.

– Нет, нет, - поспешила она уверить юношу в обратном, - я доверяю тебе! Ты видишь, моя честь, мое счастье, моя жизнь принадлежат тебе. Но чужое?.. Впрочем, какое же чужое? Тайну тети я вверю тебе без оглядки. Меня смущает одно – как ты найдешь доступ к тем людям?

– Как бы сделала это ты?

– На женских половинах. С записочками царицы Ирины. Через жен и дочерей. Тебя к ним на пушечный выстрел не подпустят...

– И не надо. Есть один человек, который устроит собрание великих. Я говорил о нем...

– Богдан Бельский! Но тебе придется открыть ему тайну царицы...

– Ты сама говорила, что она предназначена и ему!

– Только вместе с остальными. Никто не должен узнать ее раньше других. Иначе договор не состоится. Слишком велик соблазн опередить и выиграть - не устоит!

– Тогда я не скажу ему! Он устроит собрание слепо, не требуя сути.

– Легкомысленно. Насколько я знаю... насколько я слышала о Бельском, он потребует от тебя доказательств, и серьезных. Представляю: приезжий беззвестный дворянин рассуждает о тайнах царства. – Аннушка будто нарочно задирала Давида. - Засмеет! Что ты предьявишь ему, кроме напоминаний о ловкости в бою на саблях?

– И она немало значит, - не поддался юноша, - спасла ему жизнь. Но я предъявлю не ее. У меня есть доказательства получше.

– Какие?

– Ты, любимая! – Он немного помедлил, чтобы улеглось изумление девушки. – Твое похищение! Украсть среди бела дня дочь Ивана Сабурова, поверенную царицы Ирины, да еще из-под носа у Марьи Годуновой – стоит не меньше чем та ночная переделка. А в похищение он поверит запросто, я покажу ему перстень!

Давид поднял ладошку девушки. Высоко, к сияющим в складках полога солнечным лучам. И во мраке, где наши любовники с трудом различали друг друга, чудно блеснули два огня: малиновый - подаренный Бельским рубин на безымянном пальце юноши, и белый - крупный алмаз на указательном Анны. Давид снял их, поцеловал пальцы возлюбленной и надел ей – свой, себе – ее перстень.

– Если я не ошибаюсь, то не записочки...

– Ты прав. Это перстень Ирины. Мой пропуск. Ей подарил его царь Иоанн. Алмаз черной воды - чудесный камень, чтобы родить наследника...

– Я даю тебе другой пропуск. Рубин. Иоанн наградил им Бельского. Чтоб дал ему удачу и дружбу владык: Грозный не хотел бы возненавидеть Богдана...

Аннушка и Давид переглянулись. Подарки стоили один другого. Стал ли этот обмен кольцами большим, чем вступление в заговор? Наверняка! Заговор нацеленный на любовь. Тому, кто даст волю их любви, они готовились положить к ногам Московское царство. Немалая взятка! Но едва заметная среди чувств, захлестнувших влюбленных, когда они совершали свое самовольное обручение...

– Господин и госпожа! - Нарочито – громко позвал снаружи Истома. - Прибыли!

Давид высунулся из саней, намереваясь шикнуть на слугу, но, осмотревшись, передумал.

Среди заброшенного обширного сада, разросшегося густо, дико, стоял большой дом – каменный низ, деревянный верх, и рядышком, небольшая церковка. Ограда двора и сада давно обветшала и кое-где развапилась, но сугробы вокруг стояли нетронутыми – ни дороги, ни даже тропинки - ни человечьих следов, ни звериных. Лишь вороны высоко в ветках деревьев равнодушно кружились над домом того, кто за свою недолгую жизнь, успел навести ужас не только на Россию, но и на Литву, Польшу, Ливонию, Швецию, Астраханское, Казанское, Сибирское и Крымское ханства. Да так, что завидев Малюту Скуратова, некоторые из этих государств предпочли исчезнуть. А другие – объединились против России, чтобы совместно избежать с ним тесного знакомства.*

 

Наскоро устроив Аннушку в заброшенном скуратовском особняке, где они подобрали небольшую комнату на самом верху, Давид оставил с ней верного Истому и поспешил к Бельскому. Девушка взялась за обустройство их убежища с таким пылом, что, уезжая, он даже посочувствовал слуге: работы ему мало не будет. Тем лучше, не останется времени грустить.

С появлением Аннушки юноша действительно заметил в своем горбуне какую-то необычную грусть. Необъяснимую ни страхом за собственную жизнь, ни переживаниями за господина и его возлюбленную. Грусть была более глубокой, Давид предпочел не задумываться о ней. Принял ее за добрую зависть и отмахнулся. Еще бы, ведь он обладает самой красивой - единственной женщиной на свете! Кто не позавидует? В душе Давид пожалел Истому и не стал ни о чем распрашивать. Напрасно. Быть может, слуга не завидовал, а сочувствовал господину. Ведь красивая женщина и большая любовь, бывает, означают беду. Быть может, в жизни Истомы было такое несчастье? Или он близко знал того, кто его не перенес?... Всякое возможно. Но, даже выслушав самые страшные былины о любви, отступил бы Давид? Глупый вопрос, читатель. И ты его задал лишь потому, что сам некстати повзрослел.

Переулками, путая след, юноша выбрался на Никитскую и уже там пустил сани во всю прыть. Ему нетерпелось увидеть Бельского. Но еще больше хотелось проскочить незамеченным: если о похищении Аннушки стало известно, в первую очередь ищут сани, угнанные на том сладостном и кровавом пустыре у монастыркого пруда. Сходство их с теми,на которых ехал Давид, теперь может сослужить недобрую службу. Пройдет время, пока удастся объяснить, что эти принадлежат вовсе не царице, что он – не разбойник, а друг знаменитого вельможи. И пока все выясняется, Давида могут разоблачить, как опасного подозреваемого. Стражи патриарха наверняка нашли какие ему приписать преступления... Да, воображение у нашего юноши разыгралось жутко. Впрочем, мы уже говорили, что он питал большое почтение к Разбойному приказу и вовсе не хотел досаждать собою заплечному ведомству. Поэтому ехал, хотя и быстро, но околицами, пустырями вдоль Неглинки – там стрелецких караулов днем меньше всего.

Добравшись до усадьбы Бельского, Давид обменялся дежурными колкостями со стражей, бросил сани слугам и поднялся в дом. Как и все, кто бывал здесь, юноша не переставал удивляться, с какой роскошью он устроен. Огромные имения, пожалованные своему любимчику царем Иоанном, давали Бельскому невероятные доходы – безродный племянник Малюты Скуратова стал много богаче древних княжеских родов, происходящих от Рюрика и Гедимина и копивших свои сокровища столетиями. Из правителей, наследовавших Грозному, никто не посмел тронуть достояние Богдана: даже в ссылке он жил как удельный государь на своих землях, с собственным войском, крепостями и законами, а трусливые московские дьяки не смели сунуть туда нос – отрежут.

В отличие от древних родов, чахнущих над каждой копейкой, Бельский мало дорожил своими сокровищами. Он жил один раз – без предков, без родословной, без потомства и памяти на века. Жил для себя. Если ему вздумалось угробить деньги на какое-нибудь безумное предприятие - он их гробил, как сделал это несколько лет спустя, построив в степи под носом у Крыма и турок город Царев-Борисов. Бельскому хотелось утереть нос хану и султану – утер. Хотелось посвятить этот город одному человеку, конечно же не Борису Годунову – посвятил. Кто этот человек? Женщина, мой читатель, конечно женщина. И красивая, и желанная до сумасшествия...

При своих способностях и богатстве, Бельский мог достигнуть любой цели. Но в том-то и дело, что цели у него не было. Ему нравилась игра, его наслаждение - взбираться в гору. Когда он понимал, что цель достигнута, женщина, слава, власть – принадлежит ему, противники – повержены, завистники – посрамлены, цель теряла для него смысл. И он избавлялся от добычи, задешево – кто бы забрал. Многие вельможи выросли на подхваченных у Богдана кусках – и Щелкаловы и Головины, и сам Борис Годунов. Так и теперь, когда настала пора выбирать самодержца и род, который будет властвовать Россией на века вперед – Богдан отмахнулся от престола. Возвести царя - много слаще. Что царь – человечишко. А кто назначает царей, кто вручает им власть? – Бог! Играть в царя для Бельского было мелко и скучно, он решил поиграть в Бога.

Не дьявол ли внушил ему это? «Дьявол, дьявол!» - шептались в укромных уголках князья и бояре. Но на большее их не хватало. Никто не встал поперек дороги страшному Иоаннову временщику. И не встанут, пока не подрастут их дети, знающие о Малюте Скуратове и Богдане Бельском лишь по страшным сказкам, от нянюшек в колыбелях.

Надо сказать, наш юноша поднялся по лестницам особняка много быстрее, чем мы промывали косточки его владельцу. Немного подождав в передней, где милостивого свидания с вельможей дожидалось множество незнакомых Давиду людей, как только первый из них вышел, он без всякой очереди проскочил в двери. Посетители рассерженно зашипели, и осеклись под взглядами дежуривших в передней помощников Бельского. Мы уже знаем, что по меньшей мере один из них отлично запомнил: этого юношу лучше не задирать.

В громадной гостиной, роскошно обставленной английской мебелью и устланной персидскими коврами, Богдан был один. С кубком в руке, он прохаживался у окон в парчовом кафтане, отделанном золотом, жемчугами и горностаем. Как и мой наблюдательный читатель, Давид про себя усмехнулся, что вельможе не хватает только царского венца на голове. Но виду не подал, напротив, поклонился Бельскому с почтением и даже вежливо подождал у дверей, пока тот соизволит обратить на него свой взгляд и кивком головы предложит войти или вышлет вон. Давид не исключал такого поворота – мало ли что успели Бельскому наболтать вездесущие доносчики?

Но Богдан не просто кивнул и улыбнулся нашему юноше - шагнул ему навстречу с распростертыми объятиями.

– Мой юный друг. Тебя-то я и жду! Почему так долго? Как покатался? Нас ждут дела...

– Похоже, дел я уже натворил сегодня. Ты же знаешь, в Москве меня так и тянет во всякие переделки...

– Ты подбил глаз патриарху, подставил подножку правителю, плюнул на его жену?..

– Несколько хуже... Против всех Небесных законов и церковных правил я украл любимую племянницу правителя, чуть не со свидания с Марьей Григорьевной...

– Ого!..- Радостно воскликнул Бельский, протягивая юноше кубок с вином. – Ты не разочаровал меня, друг. Язык и ум твои быстры, как твоя сабля. Лет через пять ты, думаю, будешь сочинять похлеще Эзопа и Нестора*...

– Спасибо на добром слове, но меня больше привлекают бои и погони. Результат налицо: сани - под окном, девушка в надежном месте, а Марье кривоногий передал посылку...

– Шалефетдинов?! - изменился в лице Бельский. – Ты видел его?! Значит все, что ты говоришь, правда – не выдумка?

– Увы, я никогда не мог похвастать таким воображением...

– Тогда дело худо. Мы еще поговорим, а пока, я не уверен, что ты должен быть здесь!

Давид принял слова Бельского за отказ в помощи. Краска гнева залила ему щеки. Он вскочил.

– Надеюсь, я довольно расплатился за сани...

– Ты неверно понял меня! – За руку усадил Давида хозяин гостиной. – Если тебя выслеживают по саням, здесь найдут легко. Поспеши спрятаться в другом месте, я помогу тебе. Во всей Москве лишь двое таких саней...

– Да, твои и царицы Ирины. Из ее саней я и выкрал Анну Сабурову.

– Из ее саней? А где они сейчас?

– У Марьи Григорьевны. Их угнал Шелефетдинов.

– Тогда тебе нечего опасаться, мой друг. Расскажи подробнее...

Бельский позвонил в колокольчик, в дверь просунулась голова слуги.

– Сегодня я не принимаю больше. В гостиную обед на двоих, бестолочь!

Слуга выскочил, как ошпаренный. Если хозяин ругается – жди тумаков.

– Думаю, дворянин Зобниновский, после похищения, погони, боя и любви, ты проголодался. Я обещаю божественно утолить голод твоей плоти. Ты же, пока повара готовят, прошу, не медли, утоли голод моей души.

Богдан ждал рассказа. Давид, не видя иного выхода, как довериться ему, не заставил себя уговаривать. Он поведал вельможе не только всю цепь увлекательных событий сегодняшнего утра, о которых уже осведомлен читатель, но и некоторую часть прошлого, без чего не понять ни цель его приезда в столицу, ни силу их с Аннушкой любви. Ведь сани Бельский одолжил ему запросто, не спросив даже надуманного предлога.

– Я так люблю! – Прервал он на самом главном свою повесть. – Как никто никогда не любил!

– Никто никогда? – нахмурился Бельский. – Впрочем, это неважно, продолжай.

Более не прерывая, Богдан слушал своего молодого друга зачарованно, как ангельское пение слепца Бояна, перебирающего серебрянные гусли.*

– Достойно «Римских деяний»,* мой юный друг! – Бельский поставил знак высочайшей оценки. – Воистину, я восхвалил бы тебя до небес, если бы ты это придумал. Но поскольку ты говоришь правду, - улыбнулся Бельский и, поймав руку Давида, повернул камнем вверх перстень на его указательном пальце, - и имеешь такие доказательства, подумаем, как из этого выпутаться. Кстати, ты неплохо обменял мой рубин – алмаз черной воды у тебя на пальце стоит много дороже. Его Иоанн подарил Ирине для рождения наследника. Если таким образом ты обручился с Анной Сабуровой, уже считай, что все труды и волнения не зря. Даже если у тебя отберут девушку – останется алмаз...

Давид выдернул руку и поспешно повернул перстень камнем вниз. Смущенно опустил глаза. Затем вытянул из-за ворота шнурок, на котором вместе с нательным крестиком Бельский увидел свой подарок – малиновый рубин.

– Ого! – Воскликнул любимец Грозного. – Вижу, друг мой, ты приручаешь камни не хуже Антония Римлянина, который, как известно, плавал на них, как рыба... *

– Аннушка сказала, что алмаз мне придется отдать, а рубин – знак твоей дружбы...

– Знак ее любви теперь, Давид, знак ее любви! Рубин, побывавший в руках влюбленой женщины - уже не тот. Взгляни, как сияет нежностью! Ты прав, носи его на сердце.

Слуги внесли обед, и Давид поспешно заправил шнурок с перстнем и крестиком за пазуху. Пока накрывали на стол, Бельский цедил вино, искоса разглядывая юношу.

– Вижу, ты обручился не только с красавицей, но и с некой тайной... И перстень служит не только любви! Не стоило начинать, мой юный друг, если не намерен быть до конца откровенным.

– Намерен! – Пылко ответил Давид.

– Тайна стоит обеда? – Усмехнулся Бельский, окидывая взором роскошное угощение.

– Она стоит вечерни с ангелами, Богдан. Ибо это – тайна государыни Ирины Федоровны...

Юноша не договорил. Бельский, поднеся кубок к губам, поперхнулся.

– Что ж ты не сказал сразу. К черту обед! К чертям собачьим все наши страхи, всех остальных...

– Позволь! – Поправил вельможу Давид. - Для тебя - Ирина, для меня царица - Анна Сабурова!

– Прости, друг! – Покаялся вельможа. - Я не забыл о твоей любви. Просто глаза мне затуманила...

– Собственная любовь! – пришла пора юноше глубокомысленно улыбнуться.

Как видим, он имел к этому все основания. Теперь тебе понятно, читатель, почему были так схожи роскошные сани царицы и Иоаннова советника, и кому он посвятил целый город в самом сердце степи – Царев-Борисов, заряженный пистолет у виска крымского хана и азовских турок. Жаль, что не Бельскому пришлось спустить его курок.

Проекты

Хроника сумерек Мне не нужны... Рогов Изнанка ИХ Ловцы Безвременье Некто Никто

сайт проекта: www.nektonikto.ru

Стихи. Музыка Предчувствие прошлого Птицы War on the Eve of Nations

на главную: www.shirogorov.ru/html/

© 2013 Владимир Широгоров | разработка: Чеканов Сергей | иллюстрации: Ксения Львова

Яндекс.Метрика