Украинская война. Нобилис силы

ЧАСТЬ 5. ФЕДЕРАЦИЯ ОРУЖИЯ

Глава 1.4. Нобилис силы

 

Армия служит ключевым институтом насилия в руках государства. Те или иные политические группы (классы, элиты, клики, персонажи), получившие операционный контроль над насилием, формируют армию под себя — исходя из своих идей и в своих интересах.

Казимир III задумал будущее польской армии как массового ополчения землевладельцев, служащих напрямую королю — вне родовых клик и княжеских дружин. Воспитав в них не клановую, а сословную идеологию и корпоративную солидарность, он рассчитывал резко поднять стандарты их службы: вооружение, снаряжение, боевую подготовку, дисциплину и мотивацию бойцов.

Он был не в силах ликвидировать наполненные магнатами государственные должности на местах: всех тех воевод и наместников, «земские» должности, которые остались там от эпохи раздробленности. Но он пронизал Польшу своими чиновниками — «старостами», которых назначал лично и которые возглавляли независимые прежде земли Польши и контролировали воевод. (Повсюду, кроме Малой Польши, где он назначал по несколько старост в воеводства и они действовали как чиновники по особым поручениям параллельно воеводам и каштелянам.) (481. 91—92). Через старост Казимир III получил инструмент контроля над воинским сословием вне земских чиновников-магнатов.

Обустраивая объединенную Польшу, Казимир III выработал по старинке две кодификации права: для Великой Польши (Петркувский статут 1346 г.) и для Малой (Вислицкий — 1347 г.). Тот и другой отражали союз королевской власти с мелкой и средней шляхтой в противовес «можным» и клановым вождям, вводили письменное право в противовес обычному — хранителями которого были магнаты.

В Польше уже к XIII в. шляхетство определялось обладанием рыцарским статусом («Воинским правом» — «Юс милитаре»), определявшим особый набор (четко) привилегий и (уклончиво) обязанностей. Привилегии включали в себя: владение селами с земельными угодьями и выбор в церковной иерархии получателя с них десятины. В XIII в. в рыцарский статус вошел третий ключевой компонент — договорные отношения между шляхтичем и сюзереном (герцогом из Пястов), определяющие его военную службу. Шляхтичи были изъяты из подсудности наместников и стали подсудны лишь высшему суду герцогов (69. 138—139).

Полная собственность на землю стала привилегией шляхты, только рыцари по Воинскому праву могли владеть землей безусловно. Напротив, крестьяне не могли быть собственниками земли — только условными владельцами (251. 299). Увязывание собственности на землю с Воинским правом привело к лишению свободных крестьянских общин остатков их земель, к переводу всего крестьянского сословия во владение и «пользование» шляхте.

Даже если предположить, что «безудержная эксплуатация» польского крестьянства является наваждением польских же марксистов, изучавших не мелкие шляхетские имения, а латифундии короля, магнатов и прелатов (87. 244), от собственности на землю и судебной юрисдикции — никуда не деться. «Кмеч» (зажиточный фермер вроде немецкого бауэра) или безземельный крепостной «халупнич» — польский крестьянин был «хлоп»-угнетенный.

Как бы ни было ему «не так плохо» жить (87. 245), крестьянин находился в полной судебной власти своего господина, будь он магнатом или самым мелким шляхтичем, и не мог иметь в собственности землю. А если учесть, что исследованные марксистами крупные хозяйства составляли большую по площади и населению часть обрабатываемых земель — то «безудержная эксплуатация» является не басней из идеологии классовой борьбы XX в., а повседневной правдой семи предшествующих веков.

Казимир III правил и проводил свои реформы в эпоху, когда «черная смерть»-чума в Западной и Центральной Европе привела к сокращению численности населения и деградации городов, а значит — к падению спроса на сельскохозяйственную продукцию. Снижение доходов с нарастанием обязательств и трат вынуждало правителей в разы резать содержание серебра и золота в монетах. При сохранении цен на пшеницу и рожь неизменными с 1389 по 1498 г. (87. 247) это означало падение реальных цен на них.

Площади обрабатываемых земель сокращались в целом и сокращались площади крестьянских наделов, арендуемых у господ. Соответственно снижался оброк: ни денежный — ни натуральный не приносили нужных доходов землевладельцу. Ответом на кризис спроса и монетарное истощение стал переход от оброка к отработке, от аренды земли — к панщине, который охватил польское село cо второй трети XIV в. И к переходу панщины от отдельного куска земли, который хлоп обрабатывал для господина заодно со своим, — к еженедельному обязательному труду в его хозяйстве.

Прежняя система крестьянской аренды земли и выплаты оброка была разрушена. На польском селе возобладали господские хозяйства — фольварки, в которых трудились крепостные. Их труд был принудительным и бесплатным, его объемы и характер определялись господином произвольно. Лишь в 1426 г. была установлена его максимальная продолжительность в 14 дней без перерыва (87. 251). Собственное пропитание польские крестьяне добывали с небольших наделов, которые им бросали господа как подачку. Как нигде в Европе, эта система была близка к полному рабству.

Статуты Казимира III ограничили свободный (без согласия землевладельца) выход от своих господ двумя крестьянами на село в год. Учитывая, что в обычном имении находилось одно село (87. 250, 254), то было ничтожное число. Утрата польскими крестьянами личной свободы и их превращение в крепостных говорит о том, что становление фольварков не было «обоюдно удобно» пану и хлопу (87. 248): оно не обошлось без принуждения сильным — слабого, без давления власти на крестьян и вооруженного насилия шляхты.

Польское право наследования, предусматривавшее раздел имущества отца между сыновьями, вело к измельчанию шляхетских имений. Собрать не то что для роскошной жизни, как магнаты, а для пропитания семьи и исполнения своего воинского ремесла скудные излишки трудозатратной малорентабельной сельской экономики можно было лишь эксплуатацией работников. А в Средневековье и в Раннее Новое время эксплуатация была именно физической — трудовой на износ. Казимир III создал условия именно для такой эксплуатации шляхтой крестьянства. Этим он превратил шляхту в основание пирамиды власти, в массовую, хорошо снаряженную и вооруженную, мотивированную военную и полицейскую силу.

Тогда (да и сейчас) лишь тот общественный класс может рассчитывать на соблюдение своих экономических (а тем более политических) прав, который вооружен и подготовлен сражаться. В Польше стараниями Казимира III единственным таким классом стала шляхта. Сама шляхта и была тем «средством принуждения» крестьянства — тем орудием, которым правительство Казимира III преобразовало аграрную экономику Польши и которое странно не видеть (87. 245).

Ключевыми признаками «даннического» общества является извлечение ренты из угнетенного класса неэкономическим (силовым и идеологическим) принуждением — правящим классом, владеющим средствами производства. «Феодализм» для обозначения такой формации является применением к специфическому европейскому обществу (91. 65). Казимир III вычистил из польского феодализма все пережитки и компромиссы в пользу крестьянства и городов, возвел эгоизм польской шляхты в абсолют.

Король являлся крупнейшим земельным собственником в Польше как «высший шляхтич»: его право собственности мало отличалось от Воинского права обычного рыцаря. Как и король, подавляющее большинство шляхты владело своими имениями по наследству, не по службе, их земли были «отчиной»-«патримонией», не служебным леном или держанием-бенефицием. Казимир III пытался внедрить условное землевладение, но всеобщее упорное сопротивление шляхты сделало его попытки тщетными. Даже пожалованные в счет службы имения вручались шляхтичам по Воинскому праву, то есть в полную собственность.

Поскольку владение землей, военная служба, занятие государственных должностей — не определяли шляхетский статус, единственным основанием для этого стало «благородное» происхождение. Доказательством благородства шляхтича была его принадлежность к гнездовому роду. Рыцарь носил имя своего родового клана и герб клана, называл в бою и на рыцарских собраниях его особый клич (69. 145).

Через принцип благородства Казимиру III удалось причесать шляхту под единую гребенку. Польское воинское сословие стало не многоступенчатым иерархическим, а одноуровневым. Все шляхтичи, от полунищих прислужников до богатейших магнатов, по закону обладали равными правами и привилегиями. Шляхта стала единой (251. 300).

Казимир III распространил личный судебный иммунитет шляхты на ее владения и их жителей. Рыцари получили право суда и наказаний (включая смертную казнь) над своими крестьянами: как поселенцами на бывших княжеских землях, так и «свободными» на бывших землях общин. Шляхте причитались все судебные пошлины и штрафы. Вскоре шляхетскими крестьянами было утрачено даже право апелляции на несправедливость панского суда — к королевскому суду (69. 141—142).

С правовыми привилегиями шляхты Казимир III неразрывно увязал ее обязанность военной службы. Полный судебный иммунитет ко всем инстанциям, кроме высшей королевской, стал принадлежностью владения землей по Воинскому праву. Через него военная служба стала обязанностью всех земельных собственников — всей шляхты, под угрозой штрафов и конфискации владений. Наказание за нарушение обязанности службы вошло в полномочия королевского суда (251. 301).

Нормой стала личная конная служба шляхтича с боевыми слугами-«почтом» из двух—пяти всадников. Более состоятельные представители шляхты и магнаты вели более многочисленный почт. Все вместе они составляли устроенное по новым правилам посполитое рушение.

До Казимира III в Польше жила древнеславянская племенная традиция, согласно которой военная служба присуща всякому свободному: рыцарю или нет, землевладельцу или нет. Армию понимали как всенародное ополчение свободных. Соединение Казимиром III военной службы с исключительным статусом шляхты как сословия благородных привело к тому, что в Польше, в отличие от Западной и Центральной Европы XIV в., закрепилась обязанность военной службы исключительно перед королем, ни перед никаким иным господином. Казимир III обратил в провинции-«воеводства» большинство прежних княжеств Великой и Малой Польши и поставил управлять ими своих наместников. Шляхта получила единого государя. По своему положению король был командующим ее ополчением — посполитым рушением (251. 301).

Шляхтич, обязанный служить в посполитом рушении, и его боевые слуги заняли место перенятого у тевтонов «копья» — низовой боевой единицы. 50—150 «копий» соединялись в знамена-«хоругви», а затем в полки — «турмы» по воеводствам (428. 58). Слабые хоругви сливались воедино, либо в них включали подкрепление для того, чтобы составить тактические единицы со схожими возможностями (273. 25).

Доходы шляхтича с владения в одно село позволяли ему выполнять обязанность военной службы в обрез — снарядить и вооружить себя и почт из пары бойцов. Вооружение и снаряжение такого «копья» равнялось в цене стоимости 30 голов крупного рогатого скота. Но те, кто располагал большими имениями, могли выставить более многочисленный «почт» или несколько «копий» (251. 307). Богатые шляхтичи формировали в посполитом рушении подразделения тяжелой конницы, победнее — служили в легкой или даже в пехоте.

Кроме шляхты служить в посполитом рушении были обязаны старосты городских общин — «войты» и сельских — «солтысы», а также землевладельцы из числа горожан. Шляхта была обширным сословием — она составляла 6—7,5 % всего населения Польши (много больше, чем в Западной и Центральной Европе) (88. 8—9) и могла составить многочисленную армию.

Мало отличавшаяся по организации, вооружению, снаряжению от русских княжеских дружин, при Казимире III польская армия приобретает центральноевропейские черты. Кольчуга сменяется «броневой рубахой»-бригантиной, а затем сплошным металлическим доспехом германского и итальянского дизайна, аналога которому в Восточной Европе создано не было. В ходе объединительных войн Локетека Польша вписалась в этот тренд (кроме полунезависимой Мазовии — там оснащение бойцов остается подобным русскому) (168. 33, 36).

Вместе с вооружением и снаряжением посполитое рушение приняло тактику центральноевропейских армий с преобладающей ролью тяжелой конницы и усвоило атаку сплоченным строем копьями. Различные отряды посполитого рушения далеко не были равны по боевым качествам: если приграничная шляхта, особенно с южных и восточных рубежей, имела богатый боевой опыт, то военная подготовка шляхты центральных областей оставляла желать лучшего. Сказывалось также отсутствие единых стандартов в оснащении и вооружении шляхетской конницы.

Боеспособность посполитого рушения зависела прежде всего от времени, доступного для мобилизации, и от продолжительности военных кампаний. В случае внезапного вторжения противника (как часто бывало на южных границах с татарами и турками и на восточных — с литовцами), посполитое рушение оставляло беззащитными на время своего сбора значительные части страны.

Продолжительные, затягивающиеся на срок более одного военного сезона или связанные с дальними заграничными походами кампании также были «некомфортны» для посполитого рушения. Большая часть шляхты не имела материальных возможностей обеспечивать свою службу на длительное время и в отдаленных местах. Сражаться за свои понятные местные интересы для нее было предпочтительнее больших внешнеполитических задач. В зарубежных походах и длительных кампаниях посполитое рушение неизбежно таяло.

Несмотря на эти недостатки, общепольское посполитое рушение Казимира III стало большим шагом вперед от армий раздробленной Польши. Его призыв не требовал создания коалиций, его организация находилась в воле короля, а не удельных князей, его задачи определялись военной необходимостью, а не политическими симпатиями, его действия диктовались боевой обстановкой, а не капризами независимых начальников.

Структура посполитого рушения повторяла политическую организацию объединенной Польши: с богатыми шляхтичами во главе «копий» и магнатами во главе «знамен», с королевским «двором» из придворных, из польских и иностранных наемников. Эта структура была более эффективной, чем потомственные князья во главе собственных армий, сколоченных из родовых отрядов. Сословная сплоченность посполитого рушения и воинская этика шляхты, диктовавшая смелость и упорство в бою — были его сильной стороной.

Нельзя сказать, что Казимир III был слеп и не видел в Польше иных сословий, кроме шляхты. Он поощрял городские общины, развитие торговли, каменного строительства и городского права, наделял города самоуправлением по германскому праву и всячески (после памятного конфликта своего отца с немецкими поселенцами) завлекал в них евреев. Получив в Польше гарантии религиозных свобод и экономические льготы, те тысячами спасались здесь от вошедших в Западной Европе в моду еврейских погромов (89. 123).

Но чужеродные германские, а затем еврейские города политическими соперниками шляхте стать не могли. Какой-либо роли в государстве они не добились (и не смели добиваться). Государственные должности были узурпированы шляхтой. Как воинское сословие шляхта приобрела в Польском государстве настоящую монополию на насилие и принуждение. И возомнила себя единственным политическим классом.