Украинская война. Любшау 1577

ЛЮБШАУ 1577

 

Данциг успел присягнуть Максимилиану II как избранному королю. Город пользовался таким набором прав и привилегий, что фактически был ассоциированным членом Речи Посполитой — со своими финансами и войсками, со свободой протестантского вероисповедания. Данциг (в лице горсовета-Рата) был «облагорожен» и пользовался правом шляхтича на сеймиках Королевской Пруссии и на Вальном сейме.

Более того, Данциг, как и вся Королевская Пруссия и герцогство Пруссия рассматривались в Империи как имперские лены, переданные королям Польши на условиях сохранения их прав и свобод, а также свободного участия в структурах Империи (в Рейхстагах и в «оборонительных округах»).

Нелады Данцига с Речью Посполитой продолжались с ее учреждения в Люблине в 1569 г. Моряки каперского флота, который Сигизмунд-Август разместил в бухте Данцига для действий против шведского и русского судоходства, бесчинствовали и куражились в городе, но власти над ними у горсовета не было. Когда чаша терпения жителей переполнилась, горсовет повесил-таки нескольких «корсаров» и тут же оказался вне закона.

Делегация Данцига была отвергнута Люблинским сеймом 1568—1569 гг. Городу ничего не оставалось, как сопротивляться. Его представители отказались занять места среди польских сенаторов и приносить присягу под Актом о создании Речи Посполитой. В отместку Вальный сейм 1570 г. принял «Статуты Карновского» — закон о Данциге, подготовленный Куявским епископом Станиславом Карновским.

Статуты существенно расширяли права короля в самом Данциге и на море. Согласно им он получил в Данциге судебную и административную власть, право строить и размещать военный флот, а также возможность произвольно распоряжаться судоходством и торговлей города. Со смертью Сигизмунда-Августа его морские амбиции были отложены на дальнюю полку. Правление вялого Генриха Валуа затянуло конфликт, но не разрешило его. Придя к власти, Баторий немедленно вспомнил о Статутах, а Данциг потребовал их отмены, как главного условия своей присяги ему.

Данциг настаивал на подтверждении своего прежнего статуса и привилегий. Но Баторий так легко согласиться с этим не мог. Решения Люблинской унии 1569 г., уравнявшие в правах всю шляхту Польши и Литвы (а Данциг был «коллективным шляхтичем»), делали требования Рата неприемлемыми для Батория. Он не мог «выделить» одного шляхтича из их массы и тем более — согласиться с его иностранным подданством.

Все прежние короли Польши после присоединения Пруссии приносили Данцигу отдельную присягу. Баторий не упомянул его ни на Коронационном сейме в Кракове, ни в Медиаше в Трансильвании.

За фасадом борьбы за статус города шла борьба за его доходы, а доходы Данцига были астрономическими: это был один из крупнейших торговых центров Европы (его гавань позволяла принимать разом до 2000 судов). Он переваливал большую часть экспорта на Запад польского хлеба и литовского сырья, а также импорта на Балтику дефицитной здесь соли.

Вплоть до смерти Максимилиана II в октябре 1576 г. Баторий оставался «полукоролем» — ему надо было самоутвердиться, показать свою силу и власть. Уступить Данцигу означало для него проявить слабость, которая вполне может закончиться политической смертью.

Сперва Баторий думал об экономических инструментах подчинения Данцига: он объявил торговую блокаду Данцига, противопоставил ему другие прусские города (присягнувшие ему) и обдумывал перенести из Данцига центр польско-литовского хлебного экспорта, наделив стапельным правом Эльбинг и Торн. Но затем стал склоняться к силовому — военному решению.

Король стал требовать от Данцига невыполнимого: разрушить часть городских укреплений, передать крепость Вейксельмюнде, выплатить 100 000 гульденов недоимок и предоставить городскую милицию в его распоряжение на шесть лет для войны с Россией. Город отказался. Жители Данцига были объявлены изменниками, и началась война (396. 634).

В августе 1576 г. Баторий с 2000 бойцами взял городок Диршау близ Данцига и стал стягивать вокруг него кольцо сухопутной блокады. В январе 1576 г. он захватил села Глова и Грабина во внешнем поясе обороны города. Нанятые им суда стали действовать против мореходства Данцига.

При обсуждении войны с Данцигом в конце 1576 г. на Сейме в прусском Торне Баторий запросил чрезвычайные налоги для набора наемной армии. Шляхта согласилась ввести их только в том случае, если король созовет посполитое рушение и она получит из них плату сама.

Московское наступление в Ливонии шляхта воспринимала куда большим вызовом, чем бунт Данцига. Чтобы пробудить враждебность к городу, в 1577 г. Баторий писал в своих инструкциях местным сеймикам о сговоре Данцига с Иваном IV. Шляхта охотно соглашалась собраться посполитым рушением на выручку Литве, но такую «помощь» отвергли сами литовские делегаты (313. 38—39).

Фактически Республика отказала королю как в посполитом рушении, так и в налогах. Воевать с Данцигом он должен был на средства своей казны. Данциг стал для Батория тестом на королевскую пригодность.

Силы города состояли из милиции и наемников — германских ландскнехтов и рейтар, нанимать которых Данцигу позволяли его многочисленные союзники и доброжелатели в Германии, в том числе ганзейские города во главе с Любеком. Начальствовал над армией Данцига Ганс Винкельбрух из Кельна, известный по обороне Магдебурга в 1550 г. Данцигу удалось довести численность своих войск до 21 000 бойцов (396. 640). Дания помогала городу в открытую, ее флот соединился с данцигским.

Баторию пришлось отзывать наемников из Ливонии (396. 641), бросать к Данцигу своих гайдуков. Прежде всего ему не хватало пехоты: обычные ее поставщики в польскую армию — военные предприниматели Восточной Германии заняли неблагоприятную для поляков позицию. Немногих германских наемников, которых удалось набрать, Баторий поставил под начало Эрнеста Вейера.

В апреле 1577 г. армия Данцига под началом Винкельбруха, включавшая городскую милицию и наемников, двинулась отбить у поляков городок Диршау. На пути к нему она встретилась под деревней Любшау у Любешувского озера с польской армией надворного гетмана Яна Зборовского (наименее «политизированного» из братьев Зборовских).

Я. Зборовский располагал 1000 бойцов пехоты (в основном венгерских гайдуков), а также 1300 — наемной польской конницы. У Винкельбруха имелось: 3100 наемных ландскнехтов, 400 наемных рейтар, 400 всадников и 6000—8000 пехотинцев городской милиции, 7 крупных орудий и 30 боевых возов, оснащенных небольшими пушками.

Зборовский и Винкельбрух — оба маневрировали у Любешувского озера, пытаясь зайти друг другу во фланг, в чем армия Данцига оказалась более удачливой. Данцигской пехоте удалось сдержать движение поляков, а польская конница сдержать обход противника не смогла.

Винкельбрух двигался на Зборовского между двумя озерами у деревни Любшау. Одновременно по Висле поднималась речная флотилия Данцига — поддержать его огнем и обеспечить затем штурм Диршау. Зборовский оказался в клещах между впятеро большей числом армией противника и его превосходящим артиллерией флотом.

Гетману следовало действовать быстро. Зборовский не растерялся. Он вовремя оставил свой неудавшийся маневр и со всей возможной скоростью перебросил войска навстречу противнику.

К тому времени Винкельбрух не успел перейти речку Мотлава всеми силами и оказался застигнут поляками на переправе. Против Зборовского у него оказалось 600 рейтар и 1500—1600 ландскнехтов — успевших переправиться. Ландскнехты располагали лишь тремя боевыми возами и не успели выстроить перед собой частокол для защиты от конницы.

Зборовский вступил в бой внезапно для противника, с локальным превосходством в численности и в полной мере воспользовался им. Уже в первой фазе боя венгерским гайдукам удалось захватить у ландскнехтов три боевых воза с пушками, прикрывавшими переправу. Они открыли из них огонь по ландскнехтам.

Ландскнехты не успели выстроиться, но все же с ходу контратаковали гайдуков с пиками. Тем удалось отбиться стрельбой из аркебуз и в рукопашной — саблями.

В это время польские гусары, втрое превосходя числом, атаковали и опрокинули немецких рейтар, а затем обрушились на открытый фланг ландскнехтов и смяли их строй.

Все это время милиция Данцига и шотландские наемники простояли за речкой, а завидев поражение ландскнехтов и рейтар — бросились бежать. Лучшего для собственного истребления они не могли придумать. Поляки гнали их до самых ворот Данцига.

Большая часть милиции была вырублена в преследовании польской конницей. Армия Данцига потеряла до 4400 бойцов убитыми и до 1000 пленными, поляки — 187 бойцов, из них только 60 убитыми (159). Даже учитывая, что все польские реляции всегда подозрительны: численность неприятельской армии и ее потери обычно раздуты, а свои приуменьшены — то была большая победа.

Она не лишила Данциг возможности вести активную оборону. Но гибель среди бегущей милиции большого числа состоятельных граждан города (в армию призывали по имущественному цензу) — со временем вынудила горсовет начать с Баторием переговоры и пойти на уступки.

Битва при Любшау много говорит о соотношении полководческих способностей и удачи Я. Зборовского и Винкельбруха, но не о заведомом превосходстве польской модели армии. Битва при Любшау не стала отсчетом золотого века польской «гусарии» (как то часто трубят). Но она показала, что с нею, как с конницей, сочетающей удар и подвижность, тактически грамотный полководец, каким себя показал Зборовский, может побеждать армии центральноевропейского типа, менее маневренные и гибкие в бою.

Битвой при Любшау ответ на вопрос о преобладании огня или удара вовсе не был предрешен. Ни в одном из эпизодов польские гусары не столкнулись с германскими ландскнехтами лоб в лоб: им не пришлось прорывать строй пикинеров и атаковать под огнем аркебузьеров. Ландскнехты не успели изготовиться к бою — застигнутых на переправе, их затем дезорганизовали венгерские гайдуки (именно гайдуки понесли наибольшие потери на польской стороне) (158. 20).

Гусары сумели опрокинуть рейтар — втрое превосходя их числом — в ситуации, когда рейтары не смогли после переправы принять строй для боя караколью с обстрелом противника из пистолетов. Затем на плечах опрокинутых рейтар гусары смяли потерявших строй ландскнехтов, обрушившись на них с фланга.

Автором польской победы при Любшау 1577 были не гусары и гайдуки, а Я. Зборовский. Он сумел застигнуть данцигскую армию на переправе, создать условия для трехкратного превосходства гусар над рейтарами и для атаки гайдуков на дезорганизованных ландскнехтов.

Гусары выглядели острым, но специфическим орудием, они были сильны как часть набора тактических действий, но самостоятельным «суперорудием» боя не являлись. В отличие от тех идей, которые часто звучат даже сегодня, гусары не годились для ударного боя западноевропейского типа лоб в лоб с пехотой и конницей противника, как французские жандармы.

Их боевая эффективность лежала в сочетании маневра и удара, в способности выполнить удар с заходом во фланг противника, используя замешательство его войск на сложной местности, быстро использовать открывшиеся тактические «окна». Воспитанные в Молдавии и на Украине польские полководцы вроде Я. Зборовского — отлично понимали это.

Битва при Любшау еще раз подтвердила, что огонь пехоты, рейтар, полевой артиллерии — сам по себе не может сдержать решительно действующую ударную конницу на дальности поражения выстрелом. Уроки Любшау 1577 требовали от конницы и пехоты быть готовыми к рукопашной схватке, подтвердили, что пока еще именно за рукопашной — остается исход боя.